Со мной никогда не случалось ничего подобного. Как поступают люди в таких ситуациях? Что нужно сделать? Какой выбор? Я так боялась… Предать Руслана, причинить новую боль. Но… я ведь уже его предала. А теперь ― лишь скрывала свое предательство. От этого осознания я почувствовала себя грязной. Можно ли вообще от такого отмыться?

За обедом мы смотрели «Бивис и Батхед» по MTV. Рыбные палочки получились обалденными, сочными, с хрустящей корочкой. Картофельное пюре жирное, на масле и на молоке, серия мультика, на удивление, не тупой, а ржачной. Может, вот он и пришел, подходящий момент, но уже совсем не осталось смелости. Да когда же он наступит?

Вечером на прогулке Руслан вдруг схватил меня, поднял воздух и закричал:

– Я люблю тебя, Дашка!

Трудно было бы придумать более подходящий момент… но мне так не хотелось убивать эту романтику, это искреннее счастье.

Ночью, когда мы отлипли друг от друга, откинулись на подушки и с наслаждением подставили потные горячие тела потокам ветра от люстры-вентилятора, я смотрела на свои трусы, зацепившиеся за лопасть и кружащиеся под потолком. Может, сейчас?..

Я ведь не могла полностью расслабиться. Всегда на нервах, всегда напряжена. Удовольствие от всего ― от еды, прогулок, объятий, поцелуев, ― могло быть больше, если бы не… если бы я так не выносила самой себе мозг. Мое существование сейчас ― это не жизнь. Я сидела на бомбе, которая вот-вот взорвется. Я дошла до предела.

Я больше не могла скрывать. Это нечестно. По отношению к Руслану и к себе самой. Это не жизнь, а фальшивка. И нечего ждать подходящего момента. Я должна показать ему то место. Место, где впервые услышала его голос.

Прошло две недели, вот-вот должны были вернуться родители Руслана. Мы собрали вещи и переехали к его бабушке, в Днице.

Бабушка Руслана оказалась самой милой в мире. Она не сказала ни слова против, когда мы заявились к ней и Руслан сообщил, что я поживу с ними какое-то время. Ее радость была искренней. Она призналась, что всегда мечтала о внучке. Я чуть не расплакалась, ведь у меня никогда не было бабушки. На завтрак мы ели землянику в молоке и оладьи, пышные и мягкие, будто облака. Ничего вкуснее я в жизни не пробовала.

Жить так было здорово, но вскоре я окончательно поняла, что вот он ― тот самый день. Я стояла у разбитого окна на чердаке в доме бабушки Руслана, погруженная в свои мысли и одиночество. I believe in miracles. I believe in a better world for me and you. [6]«Ramones» в наушниках пели о том, что где-то для нас с Русланом есть лучший мир. Пора. Дальше скрываться не имеет смысла. На душе было грязно и мерзко. Меня все сильнее тошнило от себя самой. Я решилась. Вечером мы с Русланом снова попытались догнать закат на мотоцикле. Только на этот раз я говорила, куда нам ехать.

– Останови! Останови, нам сюда, ― крикнула я, заметив впереди знакомый тоннель.

Я действительно набралась смелости покончить со всем сегодня. Все равно правда рано или поздно вылезет наружу, такие вещи невозможно похоронить. Я могла только отсрочить свою казнь, но не избежать ее. Мы слезли с мотоцикла. Руслан осмотрел тоннель.

– И зачем мы сюда приехали?

– Сейчас узнаешь, ― ответила я и не узнала свой голос ― безжизненный и бесцветный.

Я огляделась. Все напоминало о том дне. Я чувствовала здесь свой застывший страх, видела себя, ныряющую в воду, слышала лай собак и топот бонов. Их ненависть и желание убить незримо въелись в стены. Память и чувства застыли вместе с запахом хвои, плесени и мазута. Вокруг не было ни души. Идеальное место для преступления.

– Так что ты хотела мне показать? ― спросил Руслан.

Ручей… Такой родной, любимый. Он всегда принадлежал нам с Тотошкой, дико приводить сюда кого-то еще, даже Руслана. Это место ― только наше. Но выбора не было.

– Сейчас…

Руслан смотрел на меня. Человек, который любит меня и который жаждет моей смерти. Как это возможно? Два чувства разом? Любовь и ненависть? Желание любить вечно и убить сию секунду? Возможно, если еще не знать всей правды.

– Что ты делаешь? Вспоминаешь, где спрятала сокровища? ― раздался бодрый голос сзади.

Руслан не видел во мне перемен. Не знал, что сейчас будет.

– Мне нужно кое в чем тебе признаться, ― сказала я, оборачиваясь.

На его лице появилась растерянная улыбка.

– И в чем же? Почему именно здесь?

Он казался безмятежным, даже мой тон не насторожил его. Мы оба слишком увлеклись игрой в семью, тяжело было вырывать себя оттуда и возвращаться в реальность, очень тяжело. Разум, сердце ― все сопротивлялось, кричало: «Не делай этого!»

– Это место… После одного случая очень запомнилось.

Сказав это, я вдохнула запах леса. Закрыла глаза, вслушалась в скрип могучих стволов. Щелкнула линия электропередач ― скоро пойдет «собака».

– У тебя морщинка на лбу, ― сказал Руслан, подойдя ко мне. ― Я заметил, она у тебя всегда появляется, когда тебя что-то тревожит. Расскажи мне, не держи в себе. В этом месте… с тобой что-то случилось? Что-то плохое?

Я вскинулась. Его глаза словно говорили: «Доверься мне, я все пойму». Ох, знал бы ты правду, Руслан… Ты бы не смотрел на меня так.

Он был так близко. Я открыла рот… И не издала ни звука. В горле встал ком страха; я с трудом проглотила его. Ну все. Пора. И тут ноги перестали меня держать, будто растворились кости и мышцы, осталась лишь оболочка из кожи, набитая ватой. Я отошла от Руслана на несколько шагов. Стоя к нему спиной, посмотрела на лес.

– Тебе тяжело говорить? ― мягко спросил он. ― Ты не должна, если не хочешь. Может быть, еще не время?

– Нет. Я должна. Только лучше я покажу.

В голову Руслана просто не приходила мысль, что его любимая и убийца его брата ― один и тот же человек. Что он почувствует, узнав? Думаю, удивление. Потом ― обиду. Обиду на то, как, черт возьми, несправедлив этот гнилой мир. А потом придет гнев.

Я направилась к одной из елей. От страха мутило, накатывала дурнота. Я наступала на опавшие иголки, мягкие, будто перина. Хвойный запах кружил голову. Елочки, прошу, защитите меня. Не дайте Руслану обрушить на меня всю свою ненависть. Пусть он поймет… Ведь он должен понять, что у меня не было выхода. Он не может не понять, ведь он мой ― мой Руслан, моя любовь. Мой человек. Думающий, честный, любящий. Он должен понять.

Я села и стала раскапывать землю руками ― в пальцы болезненно впивались мелкие камни, но мне нравилось чувствовать боль, она отвлекала. Ничего. Скоро будет много боли. Так много, что мне хватит ее на всю жизнь.