– Мама Калеба отдала футболку школе?

– Она отдала ее Максу. Видимо, решила, что ей не нужны вещи сына из школьного шкафчика. А Макс не знал, что с ней делать, и отдал футболку тренеру. Типа, в память о Калебе.

– И теперь она висит здесь.

– Теперь – да.

Она висит здесь. И обвиняюще смотрит на меня, как в тот последний раз, когда я была в доме Калеба. Как в тот последний раз, когда я была в его комнате. Если не брать в расчет эту неделю.

* * *

В тот день на холме после беговой тренировки мы с Калебом разговаривали не в последний раз. На следующий день после нашего разрыва я пришла к нему домой. Мне ужасно не нравилось то, чем закончились наши отношения. Не нравилось злое выражение лица Калеба, его равнодушие и резкость слов. Все, что между нами было, свелось к этому. Меня впустила Мия. Я в одиночестве поднялась по лестнице.

– Что ты здесь делаешь, Джесса?

Калеб преградил мне вход в комнату рукой. Позади него царил бардак. На полу валялись вещи. Громко играла музыка – мелодия, действующая на нервы и совершенно не во вкусе Калеба, которого я знала. Мне было что ему сказать. Но я не могла этого сделать в дверях и в темноте. Плюс Калеб сильно злился. Об этом ясно говорил беспорядок в его комнате.

– У тебя мой проект. – На прошлой неделе я работала над докладом и все собранные статьи оставила в папке на полу возле стола Калеба. Я не просила его вернуть, словно одно только это могло послужить финальной точкой в нашем разрыве. Но доклад мне нужен. Мне нужно его сдать.

Калеб захлопнул дверь прямо у меня перед носом. Послышались шаги по другую ее сторону. Снова открыв дверь, он с бесстрастным лицом пихнул мне папку.

– Калеб… – Год, проведенный вместе, канул в лету. Этот отрезок жизни закончился, дверь в него навсегда притворилась.

– Мия, – позвал Калеб сестру, и его голос гулко отдался от стен. – Попрощайся с Джессой.

Я сжала зубы и одарила его взглядом, который, как надеялась, он запомнит. И потом пожалеет о сделанном. Значит, по прошествии времени у нас с ним не будет так, как с той девушкой с лыжной базы: нечаянная встреча, поцелуи в щечку, смех. Я отвернулась и пошла вниз, не отрывая взгляда от ступеней, уверенная, что спускаюсь по этой лестнице в последний раз.

– Кстати, Джесса, – в голосе Калеба прозвучала незнакомая мне интонация. – Я знаю.

Почувствовав слабость в ногах, я на миг остановилась, затем заставила себя двигаться. Заставила себя идти.

* * *

Воспоминание наводит меня на определенную мысль: мне много чего неизвестно о Калебе и его жизни.

После невероятно неловкого обеда, на котором Хейли говорила о своих уроках, а я кивала в ответ и мы обе делали вид, что я в полном порядке, я не иду сразу в класс, а направляюсь сначала в библиотеку и залогиниваюсь на компьютере. Я думаю о названии города в Пенсильвании и автобусном билете, спрятанном за часами. Вспоминаю девушку в лыжном костюме. Калеб не любил социальные сети. По его словам, в них общаются люди, которым больше нечем заняться. Я скривилась на это, поскольку он, конечно же, намекал на то, что мне больше нечем заняться. А теперь я рада, что у меня есть учетная запись в одной из крупнейших социальных сетей. Это облегчит мне поиски. Я вбиваю имя: Эшлин Паттерсон. Неожиданно для меня таковых оказывается немало.

Просматривая фотографии и названия населенных пунктов, я нахожу аккаунт, который может принадлежать нужной мне девушке. Ее профиль закрыт от посторонних, но упомянута школа. Она учится в двенадцатом классе государственной школы Северного Нью-Джерси. Это не объясняет билета в пенсильванский город, но, возможно, они по какой-то причине встречались именно там. С другой стороны, он все же не является центральной точкой на маршруте отсюда до Нью-Джерси. Я пишу этой девушке сообщение. Перехожу сразу к делу: «Когда ты в последний раз видела Калеба Эверса?»

Хейли рядом со мной, когда я после уроков вижу возле школьных шкафчиков Макса. Не знаю, ждал ли он меня, но на стоянку мы идем ноздря в ноздрю.

– Я хотел поговорить с тобой. О вчерашнем дне. Хотел извиниться, – говорит Макс.

Он идет задом наперед, а мы с Хейли не замедляем шага. Подруга хочет знать, еду ли я домой, – с окончанием бегового сезона по пересеченной местности она тоже готова после занятий сразу ехать домой. Я не отвечаю Максу, и Хейли, видимо, в знак солидарности не обращает на него никакого внимания. Она даже не знает, в чем, собственно, меня поддерживает, но она всегда такая, и я обожаю ее за это.

– Мне нужно домой к Калебу, – отвечаю я и подруге, и Максу.

– Ты хотя бы позволишь тебе помочь? – спрашивает Макс, все еще продолжая пятиться, лицом к нам.

– Ив будет против.

Я буду против. Одна в комнате Калеба я сохраняю хрупкий баланс. Если же Макс присоединится ко мне и, руководствуясь собственными мотивами, примется расшвыривать вещи, я могу что-то упустить из виду. Что-то потерять. Калеб для меня словно мираж. Стоит только нащупать какую-то зацепку – его возможные намерения, возможный путь, – как он исчезает. И оказывается, что я ошибалась.

Хейли кто-то окликает, и она смотрит на меня.

– Он меня подвезет. Во всяком случае, должен был меня подвезти.

– Я позвоню тебе вечером? – Это вопрос. Я прошу разрешения.

– До вечера, – отвечает она. Сжимает мою ладонь, зыркает на Макса и разворачивается.

Я смотрю Максу прямо в лицо и спрашиваю без обиняков:

– Он изменял мне?

Макс знал Калеба лучше всех. Лучше, чем я, – теперь я это понимаю. Ответ на мой вопрос, возможно, многое прояснит.

– Нет, – отвечает Макс. Вопрос явно удивляет его. Он открывает рот, закрывает его и, наконец, говорит: – Не думаю.

У меня все внутри переворачивается.

– Ты сомневаешься.

– Калеб не все мне рассказывал. – У Макса дергается кадык. Понизив голос, он добавляет: – И я не все ему рассказывал.

Мне вспоминаются слова Калеба, сказанные в тот день, когда я спускалась по лестнице в его доме.

– Ты уверен? Потому что он знал, Макс. Он знал.

Макс поднимает взгляд к небесам, как будто те могут даровать ему прощение.

– Не от меня, Джесса. Да и знать было нечего.

– Может, для тебя и нечего.

Он качает головой.

– Это случилось под влиянием момента. Ты ни в чем не виновата.

Какие избитые фразы. Интересно, а кто же виноват в случившемся?

– Если мне не изменяет память, – замечаю я, – то именно ты меня остановил. Так что это тебя винить не в чем.

– Я не сразу это сделал. Недостаточно быстро.

– Но сделал. – Я помню свое смущение. Помню свои мысли: «О, вот, значит, каково настоящее унижение. Теперь мне известно это чувство».