Я закопалась под одеяло. Илья распустил мою косу, ему так хотелось. И мы защекотали друг друга до ясельного возраста в пеленке из моих волос.

– Я теперь волосы не расчешу, – расстроилась я.

– Давай я.

Илья сидел за мной, расчесывая волосы, и дышал рыбой, выброшенной на берег. Он раздвигал прядь за прядью и жег мою голую кожу, касаясь ее губами. Лопатки, плечи, ребра, каждую косточку позвоночника от шеи до поясницы. Каждый сантиметр тела закольцовывался его губами все ниже и ниже. Вдоль каждой пряди волос. Пунктир из поцелуев и точки из толчков моего безумного сердца. Азбукой Морзе.

– Твои волосы выросли до самой попы.

Я не узнала его голос. Так звучит азбука Морзе. Слово, выдох. Слово, вдох. Язык любви, состоящий из точек и тире. Тарабарская грамота для посторонних.

Мы лежали друг на друге, сдвоенной буквой «Т», слившиеся в инь и ян. Глаза в глаза.

– Ты красивая, – сказал он. – Твои глаза – два синих озера. Без края и без дна.

– Знаю, – улыбнулась я.

– Откуда?

– Гера говорил.

Илья откинулся назад и встал с кровати.

– Ты куда?

– На работу.

Я услышала шум воды в душе и закопалась в одеяло. У меня самый лучший парень на всей земле. Любимый. Мой любимый!

– Любимый, – я произнесла сначала по слогам, а потом крикнула во весь голос. – Любимый!

Мне повезло. Так повезло, как никому не везет! Негаданно, нежданно. Такое возможно только в сказке: все плохо или хуже не бывает, и вдруг счастливый конец. Я посмотрела в окно из одеяльной норы. Прямо в синий купол неба. Туда, где сидел бог. И рассмеялась. Я была счастлива. Первый раз за всю свою жизнь переполнена толстыми младенцами с колчанами, набитыми острыми стрелами под завязку. Иглотерапия из стрел совсем не страшна. Она забирает крылышки у толстых младенцев и дает их столько, сколько захочешь. Я оторвала крылышки у младенцев без раздумий. Они приросли ко мне мгновенно и подняли в воздух как самолет. Лежа в кровати, я кружила по комнате сверхзвуковым истребителем, пока не вылетела к белым, хохлатым облакам. Туда, где сидел бог.

– Спасибо! – крикнула я богу и услышала, как хлопнула входная дверь.

Я решила сачкануть с занятий. Зачем тащиться на лекции? Практику я пропустила, это главное, остальное не в счет. У меня образовалась уйма времени, и я подумала о варениках. С картошкой и грибами, мясом и капустой, творогом и сыром. Геру надо было кормить. Я пошла к нему домой и вдруг поняла: я в первый раз назвала свой дом Гериным. Это был хороший знак. Самый лучший! Положительная нематериальная точка отсчета. Вдруг именно с нее начинается другая, лучшая жизнь? Я посмотрела на небо, и солнце мне подмигнуло. Неужели правда? У меня перед глазами все расплылось. Ни с того ни с сего. Я не привыкла быть счастливой. Оказывается, от счастья тоже плачут.

– Кто сидел на моем стуле? – с порога крикнул Гера. – Кто ел мою кашу?

– Кто не мыл руки? – закричала я. – Кто не ел кашу?

Гера вошел в кухню, вытирая руки. И улыбаясь от уха до уха отражением моих глаз.

– Как дела?

– Я самая счастливая! – засмеялась я и чмокнула его в щеку.

– Хорошо.

– Не хорошо, а отлично! – не согласилась я. – Вода почти кипит. Сейчас отправим вареники в предпоследний путь. Делай пока кружки из теста чашкой.

Гера ужинал, я лепила вареники. Быстро-быстро. Мне надо было бежать домой. Скоро вернется Илья, и мы… Я засмеялась ни с того ни с сего.

– Чему смеешься? – спросил Гера.

– Ничему, – я улыбнулась самой себе.

Прозвенел звонок в дверь, и я услышала голос Ильи. Он за мной заехал. Надо же, догадался, где я! А как иначе? Люди, настроенные на одну волну, легко находят друг друга. Точнее не бывает.

– Катя налепила вареников на месяц. – Я услышала из коридора голос Геры. – Может, поужинаем вместе?

– Спасибо. Ужинал.

Илья встал у проема кухонной двери, засунув руки в карманы.

– Привет! – я ему улыбнулась. Торопилась долепить вареник.

– Виделись, – ответил он. – Не помешал?

Он смотрел на меня из тени коридора.

– Ты что! Разве ты можешь помешать? – Я подбежала к нему и потянулась, чтобы поцеловать.

– Руки в муке. Куртка дорогая, – жестко обрубил он.

Я стояла перед ним, раскинув руки. Кажется, целую вечность. Он усмехнулся, залив темнотой ямочки на щеках. Я опустила голову и вытерла руки прямо о джинсы.

Что делать, когда тебе дают прямо под дых? Когда этого совсем не ждешь? Я отвернулась к окну. Туда, где чаще прячут слезы. Илья слез не любил, я это помнила лучше всего. Только не помнила, кого он любил. Я их просто не знала. Никого.

– Мой руки, поехали домой.

– Катя никуда не поедет, – тихо сказал Гера.

– Я не понял, кто из нас третий лишний, дядя? – цедя каждое слово сквозь зубы, спросил Илья. – Я?

Он круто развернулся, и я услышала, как хлопнула входная дверь. Я сорвалась с места и побежала по темному бабушкиному подъезду.

– Илья! Илья! – кричала я. – Не уходи. Пожалуйста! Илья!

Я знала, что не успею. Так уже случилось. В тот раз я побоялась выйти за пределы. Осталась в прошлом, в другой жизни. А уже тогда все могло быть хорошо. Я должна была искать его на улице, бежать до его дома, на край света. Иначе все кончится. Абсолютно все.

Я налетела на него в темном тамбуре. Его всего трясло.

– Ты надо мной издеваешься? – спросил он, его голос рвался. – Я тебе кто? Кто? Скажи!

Мое сердце взметнулось вверх и забило горло огромным комом.

– Я люблю тебя, – произнесла я неслышно.

Он молчал. Целую вечность. Миллиарды секунд вселенского времени. Мне стало страшно до жути. Я поняла, он уйдет и никогда не вернется. Все было кончено. Навсегда. А я не могла ничего сказать. В горле торчало мое проклятое сердце.

– Больная, – наконец сказал он. – Тебе лечиться надо.

У меня перед глазами снова все расплылось, и я отвернулась. Зачем я прятала слезы, если ему все равно?

– Ты меня достала, – устало произнес Илья и просто упал на меня.

Я зарыдала в голос. Как ненормальная.

– Выключай свою кукушку. Поехали домой.

Мы ехали к нему, я икала всю дорогу. От слез. Они текли не переставая. Я истратила целую коробку салфеток.

– Если тебе говорят комплименты, – сказал Илья, – не надо намекать, что это копия.

– Ты о чем? – икнула я.

Он захохотал и уронил голову на руль. Во время движения! На скользкой дороге!