Впрочем, есть версия, согласно которой покушение на Спинозу было совершено в 1655 году, то есть еще до отлучения — возможно, за высказывания во время молитвы в синагоге, которые кому-то из верующих могли показаться возмутительными или были таковыми на самом деле.

Мог ли Спиноза, не особенно скрывавший свои взгляды и до отлучения, а уж после него официально получивший «звание» эпикойреса, возбудить в каком-нибудь религиозном фанатике такую ненависть, что тот решился на его убийство?

Теоретически такое и в самом деле не сложно представить. Какой-нибудь молодой еврей, услышав, что в городе есть еретик, отрицающий Боговдохновенность Торы, необходимость соблюдать ее заповеди и т. д., вполне мог заочно преисполниться ненавистью к Спинозе и вообразить себя библейским Финеесом (Пинхасом), который должен «взревновать» за Бога. Лучшего места, чем театр, этот символ язычества, он в таком случае и в самом деле найти не мог.

Но вся эта туманная история известна нам исключительно со слов биографов философа, а им — со слов его, скорее, хороших знакомых, чем близких друзей. Ни одного свидетеля этого покушения не было. И следуя призыву самого Спинозы сомневаться и пытаться исследовать с помощью логики всё и вся, почему бы нам не попробовать выдвинуть иную версию случившегося?

Амстердам XVII века был богатым портовым городом, и (как в любом таком городе) в нем пышным цветом цвели все возможные виды преступности и порока, так что ходить в нем ночами в одиночку было совсем небезопасно.

Так почему бы не предположить, что Спиноза, позволивший себе при своем тщедушном телосложении подобную неосторожность, не стал жертвой обычного уличного грабителя? И потом, признайтесь честно, неужели вас при чтении не насторожила фраза о «полукафтанье, пронзенном кинжалом злоумышленника»?

Картина, при которой жертва покушения уклоняется от удара кинжалом так, что в одежде появляется большая дыра, а человек остается невредимым, честно говоря, особого доверия не вызывает. Тут либо кинжал был не совсем кинжалом, либо жертва была бестелесной. Да и для чего нашему герою понадобилось всю жизнь хранить этот самый пронзенный кинжалом полукафтан и время от времени показывать его друзьям в качестве доказательства, что эта история и в самом деле происходила?

Повторим, если представлять Спинозу тем ангелом во плоти, идеальным человеком, каким рисуют его Лукас и все прочие, то ответ на этот вопрос найти невозможно.

Но если допустить, что он все же был обычным человеком со своими слабостями, то вполне можно предположить, что он чуть приукрасил случай с покушением. Полукафтан же он хранил из позы, в качестве доказательства той ненависти, которой пылали к нему еврейские религиозные фанатики. Сама эта история, несомненно придавшая его образу еще больше романтических красок, кочует из книги в книгу уже больше трехсот лет.

Кто знает, может быть, так все и было задумано?..

* * *

Одной из загадок этого периода жизни Спинозы является вопрос о том, был ли он какое-то время связан с квакерами — представителями нового движения в протестантизме, возникшего в 1652 году в Англии и Уэльсе.

Версия о том, что какое-то время Спиноза был близок к квакерам, строится на письмах прибывшего в 1657 году в Амстердам Вильяма Амеса, адресованных «матери квакерства», одной из первых квакерских миссионеров и проповедниц Маргарет Фелл.

В письме, датируемом апрелем 1657 года, Амес сообщает, что познакомился с неким симпатичным евреем, отлученным от своей общины, и они много проговорили о Моисее и других еврейских пророках. Новый знакомый Амеса заметил, что, в отличие от христиан, он знает книги этих пророков в оригинале, «изнутри», и при этом проявил немалые познания в христианстве и истории жизни Иисуса Христа. Одновременно его заинтересовала квакерская идея «внутреннего света».

Где именно Амес мог познакомиться с таким евреем, догадаться нетрудно. С момента своего возникновения квакеры считали своими естественными союзниками коллегиантов и меннонитов, а потому не удивительно, что вскоре после прибытия в Амстердам англичанин оказался на одной из коллегий, где и в самом деле мог столкнуться со Спинозой или каким-либо другим евреем, переживающим кризис веры.

Маргарет Фелл начала с того, что написала «Послание раввину Менаше бен Исраэлю», которое Амес перевел на голландский, а затем новый знакомый по его просьбе — с голландского на иврит.

Понятно, что раввин бен Исраэль, также живший мессианскими, но все же иными, чем Фелл, чаяниями, с негодованием отверг ее предложение о крещении. Тогда Фелл написала другое, еще более пространное «Благословение мира возлюбленному семени Авраама, евреям, рассеянным по всему свету».

В конце 1857 года она пишет другому живущему в Амстердаме квакерскому миссионеру Вильяму Катону с просьбой обратиться к «тому же еврею» и перевести это послание для амстердамских евреев.

Катон в ответном послании сообщает, что говорил с «отвергнутым его общиной евреем», и спросил того, на какой язык лучше перевести данное послание, чтобы местные иудеи его прочли. Тот ответил, что евреи Амстердама лучше всего владеют ивритом и португальским, но если он хочет, чтобы этот текст могли прочесть евреи, живущие, скажем, в Иерусалиме и вообще во всем мире, то переводить надо, конечно, на иврит.

При этом Катон подчеркивает, что его собеседник совершенно не знает английского и потому для начала ему придется перевести труд Фелл с оригинала на голландский.

В других письмах Амеса и Катона оба они рассказывают, что «бывший еврей» очень помогает им ценными советами по поводу того, как лучше найти подход к его соплеменникам и с помощью каких доводов можно попытаться обратить их в христианство.

Но именно эти страницы их писем заставляют заподозрить, что на самом деле «отлученный еврей» и «бывший еврей», о котором они говорят, отнюдь не Спиноза. Возможно, это был Хуан Прадо или какой-то другой еврейский изгой, но только не Спиноза. По той простой причине, что измена вере предков всегда считалась у евреев одним из самых тяжких грехов, а попытка убедить еврея совершить такой шаг — низостью. И хотя Спиноза, вне сомнения, не был тем ангелом во плоти, каким его рисуют некие биографы, представить, что он был способен помогать миссионерам, действовавшим в еврейской среде, просто невозможно, тем более что переход в христианство явно противоречил его личным убеждениям.

В связи с этим стоит вспомнить слова Колеруса о том, что многие ожидали, что после отлучения Спиноза пройдет таинство крещения. Как уже говорилось, во времена Спинозы вероисповедание было одним из обязательных атрибутов личности любого человека; представить человека, не имеющего вероисповедания, не связанного с той или иной религиозной общиной, было попросту невозможно. В связи с этим многие друзья Спинозы из числа меннонитов, коллегиантов (а возможно, и квакеров) уговаривали присоединиться именно к их общине, но Спиноза с присущей ему вежливостью и тактом отверг их одно за другим. Как пишет тот же Колерус, он никогда не высказывался ни за одну из христианских сект «и не примыкал к их вероучению»[61].