конференция «Возлюбленных Сиона» явственно показали, что сама организация была по своей сути не политической, а благотворительной, и притом не слишком эффективной: за год удавалось собрать какие-то жалкие 15–20 тысяч рублей. Некоторые члены общества эмигрировали в Палестину, но подавляющее большинство состояло из довольно пассивных доброжелателей, сочувствовавших переселенцам со стороны. Подробное движение не могло разрешить самую насущную проблему, стоявшую перед русскими евреями, — проблему эмиграции. В 1881–1882 годах. Россию покинуло около двадцати тысяч евреев, но лишь несколько сотен из них отправились в Палестину, а в последующие годы диспропорция стала еще более явственной. Когда Пинскер писал «Автоэмансипацию», когда Смоленский и Лилиенблюм издавали свои манифесты и воззвания, они мечтали о гораздо более грандиозных проектах, чем создание горстки крошечных поселений в иерусалимском Мутессарифлике и иммигрантских кварталов в Наблусе и Акре. Организацию сотрясали внутренние раздоры. Раввины во главе с Могилевером старались избавиться от «вольнодумцев», и Пинскера постепенно вытеснили с руководящей должности. На эти междоусобицы ушло много времени и сил, и движение было временно парализовано.

Между тем из колоний приходили все более тревожные новости. Недостаток земледельческого опыта играл роковую роль, а у организации не было свободных средств, чтобы поддержать голодающих колонистов. Территории, которые приобрели русские и румынские эмиссары, были либо сплошь каменистыми, либо болотистыми и зараженными малярией. Колонисты не знали, что в тех условиях, какие были, к примеру, в Хадере, следует насаждать эвкалиптовые леса; впрочем, даже если бы они это знали, то все равно не смогли бы ничего поделать из-за недостатка средств. Да и вообще колонисты понятия не имели, что, когда и как следует выращивать. Они жили в пещерах и в жалких лачугах, беззащитные перед незнакомым и, как правило, суровым климатом. Первоначального энтузиазма не могло бы хватить надолго, и через несколько лет многие решили, что с них хватит. Кое-кто вернулся в Россию, другие отправились в Америку. Некоторые колонисты перебрались в Иерусалим, где обратились за помощью в христианские миссии, поскольку местная еврейская община их не поддержала. Казалось, все мероприятие обречено на гибель. Чтобы спасти колонии, рабби Могилевер и английский христианин, «друг Симона», Лоуренс Олифант[43] заручились поддержкой барона Эдмонда де Ротшильда и барона Морица де Хирша (еще одного известного еврейского филантропа). Хирш согласился сотрудничать при условии, что русские евреи внесут 50 тысяч рублей. Этого не произошло, и тогда Хирш сосредоточил свои усилия на проекте переселения евреев в Аргентину. Но Ротшильд оказал реальную поддержку палестинским иммигрантам, и только благодаря этой помощи Ришон, Зикрон, Рош Пина и другие колонии все-таки выжили. Кроме того, Ротшильд помог основать две новые колонии — Экрон и Метуллу. В 1890–1891 годах, когда прибыла еще одна небольшая волна иммигрантов (после изгнания евреев из Москвы), были куплены еще земли, и появились две крупные колонии: Реховот, к югу от Ришон ле Сион, и Хадера, на середине пути между Яффой и Хайфой. К концу века существовало в общей сложности 21 сельскохозяйственное поселение с 4500 жителями, две трети которых занимались земледелием.

Ротшильд не верил в способности колонистов и настоял на том, чтобы поселения находились под прямым контролем и наблюдением его агентов. Установился патерналистский режим, что было вовсе не по нраву «Возлюбленным Сиона». Для Ротшильда же это был всего лишь очередной благотворительный проект. Объекты этой благотворительности поначалу воспринимали ее с раздражением. Но без помощи Ротшильда колонисты действительно бы не выжили. Подсчитано, что за 1880-е годы барон потратил на поддержку колонистов пять миллионов долларов, тогда как члены «Хо-веве Сион» смогли предоставить лишь пять процентов этой суммы. Фактически они поддерживали только Гедеру — первое поселение билуйцев. Под наблюдением представителей Ротшильда в Ришоне и Зикроне насадили виноградники; повсеместно было начато возделывание пшеницы, разведение шелкопряда и производство розового масла. Все эти попытки наладить экономику были весьма дорогостоящими и подчас безуспешными. Колонии твердо встали на ноги только в первом десятилетии XX века, когда начали выращивать цитрусовые. Зависимость колонистов от щедрости Ротшильда имела и некоторые негативные последствия. Поначалу колонисты жаловались на вмешательство агентов барона в их дела, но постепенно стали принимать это как должное. Они утратили инициативу и привыкли при малейших трудностях сразу обращаться за помощью в Париж. Спустя три десятилетия, когда первоначальные трудности были преодолены, колонистов уже давно покинул первопроходческий энтузиазм. На смену сионистско-социалистическим убеждениям первых поселенцев пришли совсем другие идеалы. К 1910 году колонисты владели плантациями, на которых трудились в основном арабские наемные рабочие. Своих детей колонисты посылали учиться во Францию, и многие из них, не проявив склонности к сельскому хозяйству, больше не возвращались в Палестину. Когда в 1905–1906 годах до Палестины докатилась очередная волна иммиграции, новые переселенцы обнаружили, что найти работу в колониях почти невозможно: повсюду предпочитали более дешевый и квалифицированный труд арабов. Итак, после долгой филантропической прелюдии проект колонизации Палестины превратился в сугубо коммерческое предприятие. Разумеется, это было гораздо лучше, чем бессмысленное существование деградировавшей еврейской общины в Иерусалиме, но едва ли именно о таких результатах мечтали члены «Ховеве Сион».

Упадок движения ускорился из-за того, что ортодоксы настаивали на соблюдении определенных библейских предписаний — в частности, того, которое запрещало обрабатывать землю каждый седьмой год. Ортодоксальные раввины как в России, так и в Иерусалиме требовали неукоснительного соблюдения «года субботы». Но совместить принципы современного сельского хозяйства с этими устаревшими обычаями было невозможно. Между тем, ортодоксальные раввины затеяли ожесточенный спор со своими ультраортодоксальными коллегами по вопросу о том, откуда импортировать этрогим — цитрусы, необходимые в ритуалах праздника Суккот: с Корфу (как требовали последние) или из Палестины, на чем настаивали первые. Неудивительно, что следующее поколение русских сионистов, в том числе и Вейцман, весьма неохотно сотрудничали с раввинами.

Пинскера и Лилиенблюма заботило будущее еврейского народа, его национальное возрождение и вопрос массовой эмиграции. Теперь же, оказавшись во главе Одесского комитета, они были вынуждены заняться проблемами выживания колонистов в Гедере и рассматривать вопрос о том, представляют ли серьезную угрозу для еврейского поселения стычки с населением соседней арабской деревни. Естественно, что это их разочаровало, и мало-помалу оба стали приходить к выводу, что их первоначальный подход к проблеме был ошибочным.

В 1891 году, а затем еще раз в 1893-м Одесский комитет посылал в Палестину одного из самых активных молодых членов организации Ашера Гинзберга (Ахада Гаама). В серии статей под заглавием «Правда об Эрец-Израиле» он подверг острой критике методы, которыми пользовались «Возлюбленные Сиона». Он утверждал, что колонизация может быть успешной, только если не торопиться, не забывать о здравом смысле и чувстве меры. В настоящий момент все эти условия