и взаимопониманию. Огульные осуждения „ГДР как преступного государства“, абсолютизация роли диктатуры и политических преступлений в истории ГДР, распространение заведомо ложных и недопустимых сравнений ГДР с национал-социализмом воздвигают новую Стену и фальсифицируют историю. Криминализуя бывшее восточногерманское государство, парламентская комиссия поддержала непрекращающиеся политические преследования, а также принятие законов, действующих с обратной силой, и продление срока давности. Комиссия дала новый повод для дискриминации и ущемления прав значительных социальных групп. Вместе с тем вновь упускается возможность для того, чтобы жертвы политических репрессий в ФРГ были наконец реабилитированы, а нанесенный им ущерб был возмещен»[160].

Парламентскую комиссию винят в недопустимых сравнениях ГДР с национал-социализмом, но одновременно преодоление восточногерманского прошлого политически увязывается со временами национал-социализма. Характерна рефлекторная реакция на уголовное преследование бывших функционеров СЕПГ, которая приобретает вид упреков в недостаточной проработке национал-социалистического прошлого. В таком контексте вполне логично, что на выборах федерального президента в марте 2012 года «левые» выставили своим кандидатом Беату Кларсфельд против кандидатуры Йоахима Гаука.

Память о жертвах ГДР

Формирование памяти о ГДР происходит крайне противоречиво, и, хотя прошло уже более двух десятилетий, оно все еще переживает свое начало. Есть резкое отличие от 1989 года, события которого признаны первой успешной демократической революцией в истории Германии и охотно сравниваются с буржуазной революцией 1848 года. Этот год стал важной исторической датой для немцев, которые не захотели или не сумели самостоятельно освободиться от национал-социализма. Наряду с негативными воспоминаниями о травме 1945 года теперь появилось позитивное воспоминание об историческом триумфе 1989 года.

При всем единодушно эйфорическом отношении к этому поворотному событию европейской истории остаются неясными место и оценка сорокалетней истории ГДР внутри общегерманской памяти. Ее формирование началось медленно и продолжается до сих пор. Фундамент этой памяти закладывается мемориалами, которые документируют топографию государственного террора в бывшей ГДР. Сразу после создания ГДР было учреждено министерство государственной безопасности. МГБ стало неотъемлемой частью режима, который укреплял свою власть с помощью террора, держа собственное население под постоянным подозрением, криминализируя его, осуществляя неусыпную слежку за людьми, которых подвергали пыткам и бросали в тюрьмы без суда и следствия. Абсолютное недоверие государства к своим гражданам было непосредственно обусловлено дефицитом легитимности той власти, верхушка которой может сохранять ее лишь путем насилия, слежки и доносительства.

Бывшая берлинская тюрьма МГБ в Хоэншенхаузене или магдебургский мемориал Морицплац стали «местами памяти» и одновременно архивами, где хранятся документы и обличающие режим материалы. Большой заслугой гражданского комитета по контролю за прекращением деятельности «Штази» является воспрепятствование уничтожению этих документов. Ведь именно такое уничтожение происходит в переломные моменты истории при переходе от одной политической системы к другой; переживая свое крушение, насильственный режим стремится прежде всего ликвидировать следы собственных преступлений, чтобы не допустить их расследования. В качестве примера можно привести ЮАР, где режим апартеида уничтожил тонны архивных дел, поэтому понадобились устные свидетельства жертв пережитого насилия. Весной 2011 года, когда пало правительство, египетское министерство внутренних дел, где хранились материалы, изобличающие государство, устроило поджог, чтобы избавиться от компрометирующих документов (поджигателями были явно не протестующие демонстранты). В Магдебурге политический «транзит» ознаменовался обнародованием секретных материалов «Штази». Уже в 1990 году 23 тысячи посетителей получили возможность на протяжении шести недель посещать выставку в здании на Морицплац, чтобы ознакомиться с документами о судьбах политических заключенных. Из подобных подлинно революционных актов возникли инициативы снизу, направленные на создание многих мемориальных центров; бывшие жертвы режима СЕПГ энергично работали над тем, чтобы места их страданий не канули в небытие.

В создании памятников и мемориалов, посвященных истории ГДР, наблюдались определенные асимметрии. Позитивные «места памяти» получили яркое и зримое воплощение, они активно используются для туристического маркетинга, а «места памяти», связанные с террором (за исключением центральной следственной тюрьмы МГБ в берлинском районе Хоэншенхаузен), остались в тени. До сих пор нет национальной концепции для «топографии террора» ГДР; самим жертвам приходится возвращать эти мемориальные места в национальную память. То, что образцово удалось сделать в Магдебурге благодаря созданию мемориала Морицплац (он возник по инициативе и при поддержке бывших политзаключенных сразу же после революционных событий и используется не только в качестве музея, но и служит просветительским учреждением, исследовательским центром и архивом), в других городах остается предметом затяжных споров с муниципальной администрацией. Лейпциг обрел несколько замечательных «мест памяти» (Николаевская колонна, сооруженная в честь революции 1989 года, и федеральный музей «Форум современной истории»), которые поначалу грозили затмить собой музей «Штази», созданный гражданским комитетом в историческом здании «У круглого угла». Ныне работа гражданского комитета поддерживается финансовыми средствами из федерального, земельного и городского бюджетов. Сохранение прежней эрфуртской тюрьмы МГБ, ее переустройство в мемориально-просветительский комплекс произошло также лишь благодаря настойчивости бывших политзаключенных. В новогодний день 2010 года некоторые из них добровольно заняли свои прежние тюремные камеры, чтобы добиться права участвовать в решении о судьбе мемориала[161]. Аутентичные места топографии террора могут померкнуть в общей картине истории ГДР, поэтому важно, чтобы в центре внимания оказались жертвы политических преследований, которые могут поведать о своих страданиях и добиться справедливого возмещения причиненного им морального и материального ущерба.

Мемориалы превращают коммуникативную память в долговременную культурную память, которая информирует нынешних и будущих граждан страны об их собственной истории. Мемориалы выполняют различные функции при переходе от одной политической системы к другой. Первая функция состоит в историческом расследовании совершенных преступлений, вторая – в признании жертв, третья – в формировании национальной мемориальной культуры. Всюду, где ныне осуществляется переход от диктатуры к демократии, транзит начинается с обнародования секретных архивных материалов, которые раскрывают механизм государственного террора, ведут к юридическому преследованию преступников и возмещению причиненного ими морального и материального ущерба. В самих категориях «преступник» и «жертва», обретающих особую значимость при крушении диктатуры, проявляется радикальная смена ценностей. Однако юридическое осуждение политических преступлений не может охватить все общество и касается лишь отдельных лиц, символически репрезентирующих преступный режим, поэтому для глубоких общественных перемен необходимы дополнительные меры. К их числу относится реализация права жертв на общественное признание, информационную и консультативную помощь. Перед мемориалами стоит важная задача собирать свидетельства очевидцев, чтобы создавать документальные архивы для этой социальной группы. Но одни лишь архивные документы не освещают исторический опыт в должной мере, они нуждаются в дополнениях. Поэтому столь значительную роль играют выставочные экспозиции, циклы публичных выступлений, общественные форумы, ибо с их помощью жертвы восточногерманского режима выходят из своей узкой приватной сферы, завязывают новые контакты и предоставляют общественности материал для ознакомления и обсуждения. Здесь необходимо подчеркнуть и роль СМИ, литературы и кинематографа,