случилась. А они – тут как тут, сначала жирный, потом – пьяный. Будто не тараканы, а стервятники. Подкараулили настроение – дверь и открылась. А потом – осталось только подогревать нужный настрой, а уж это они уме-е-еют. Владетель о новых уровнях и думать забыл. Я сдулся весь в попытках своими силами с потолком совладать. Чую, развоплощение не за горами. А мне бы хоть щёлочку… А эти, наоборот, разрослись, ещё и меня выставить норовят. Я бы ушёл, но боюсь, без меня совсем пропадёт владетель.

– Да уж, ситуация, – Грегори почесал затылок, пальцы принялись сами набивать трубку.

– Не курить в доме, – рявкнули с порога.

– Можно подумать, ты со своим перегаром что-то ещё способен унюхать.

– Горовушка унюхает.

– Хоть кури, хоть не кури, а жизнь всё равно – говно! Так стоит ли курить?

– Железная логика, – заметил Грегори, затягиваясь и выдыхая в окно. – Значит, Ик, портишь жизнь хорошему человеку? Мало тебе пьяниц горьких, зачем в приличный дом полез?

– Хе! У пьяниц всё занято. Что до жизни – сильнее, чем её портит Горовушка, уже некуда! А он здесь раньше появился.

– Говно вопрос.

– А давай-ка, Горнило, в гости сходим. Развеемся.

Мелкий опасливо озирнулся, прошептал на ухо:

– А мы вернёмся?

– Не боись. У меня ещё больше недели в запасе. Тараканье слово – закон. Каким бы ни был таракан…

* * *

– Че, подруга, по пивку?

– Не хочу. И тебе не советую на работе.

– Какие мы правильные.

Было семь-двадцать утра, Милка пришла раньше, и Лариса раздумывала – потерпеть ли сменщицу ещё десять минут, или уже сейчас идти домой отсыпаться? В любом случае, никакого пива, не дай бог однажды стать похожей на постоянных клиентов. Кофе бы сейчас – и в постель. А потом проснуться – и снова кофе. И – на работу. И так – до сентября. В лучшем случае.

– Осенью уйдёшь от нас? – словно прочитав мысли, спросила Милка.

– Скорее всего.

Всю ночь сидеть в киоске, а потом – идти на занятия будет тяжело, она уже видела. Да и торговля – особенно ночная – то ещё удовольствие. Разодетые барышни свысока смотрят только потому, что ты – по ту сторону прилавка, шантрапа всякая до утра шляется, выискивает, что плохо лежит. А в случае чего – и защитить некому, недавно в соседнем районе вообще киоск спалили. Вместе с продавщицей. С другой стороны, кирпичей бояться – на улицу не выходить.

Да и не всегда она одна ночью, иногда Коля приходит, когда выходной у него. Бывает, и до утра болтают о жизни. С ним спокойно, конечно. Жаль только, что он такой непутёвый – ещё одна загубленная душа. Она, пока на подработку не устроилась, и не подозревала, сколько таких душ под носом бродит…

– Будет видно, – добавила она Милке.

В окошке зевнула круглолицая тётя, попросила пакетик кофе и шоколадный батончик, дала деньги, взяла товар и посеменила дальше, не переставая зевать.

– Куда же вы? – бросилась за ней Лариса, выскочила из киоска, догнала. – А сдача?

И протянула купюры, оставшиеся с полтинника. Тётя удивленно зевнула, а после бросилась благодарить.

– Д-дура! – фыркнула сменщица на Ларису, когда та вернулась.

Но закончить мысль не успела. В дверях образовалась бомжеватого вида бабуля.

– Бутылочки, дочечки, примите! – и, не дожидаясь разрешения, принялась выставлять из сумки тару.

– Они грязные у вас. Помойте, потом приносите! – Лариса с ужасом смотрела на прилипшие к мутному стеклу землю, пыль, окурки и засохшего таракана.

С не меньшим ужасом осознала, что мыть это придётся им с Милкой.

– Да мне бы чичас денюжку… На хлебушку.

– Я вам так денег на хлеб дам, только уберите отсюда эту пакость, – Лариса потянулась к кошельку.

– Что ты, что ты, – зашипела на нее Милка, – каждая бутылка – это лишняя копейка для нас. А ты, если щедрая такая, лучше меня пивом угости. Давайте, бабушка, вашу тару.

Лариса отвернулась, пересчитала ночную выручку, записала сумму в «счётную тетрадь». Подняла голову к окну. В нём тут же образовалась наглая рожа подростка.

– Пива дай. Не тёплое? Дай пощупаю. Да поставь ты его…

– Ай!

Подросток одним движением вырвал бутылку из рук, оцарапав крышечкой ладонь, и был таков. Лариса бросилась к выходу, но у порога до сих пор топтались старуха с Милкой и о чём-то увлечённо бубнили, звеня бутылками. Пока Лариса обходила преграду, малолетки и след простыл.

Ларису затрясло от гнева.

– Вы с ним в сговоре, да?! – набросилась она на старуху.

Милка выпучила глаза.

– Ларка, не догнала? Ой. У тебя кровь…

– Убирайтесь отсюда со своими бутылками!

– Ларка, руку надо промыть, – Милка быстро сунула бабке деньги за тару и засуетилась вокруг напарницы, приложила к ране салфетку. – Сколько раз говорила, деньги вперёд бери, а потом уже давай им пробовать, тёплое или нет. И бабка ни в чём не виновата, она постоянно бутылки приносит. Эх, совсем ты к жизни не приспособлена.

Лариса вырвала руку, зажала рану.

– Дома промою.

Старушка уковыляла прочь, а Ларисе стало стыдно. Не от хорошей ведь жизни бабуля притащила бутылки, как и она – не от хорошей жизни торчит в этом киоске, но правила гигиены никто же не отменял. Она ведь не обслуживает клиентов грязными руками, к примеру… С другой стороны, а вдруг у бабульки и воды-то нет? Если бомжует…

Лариса мотнула головой, набросила на плечо сумку и пошла домой. А в голове стучало.

«До сентября. И не больше. До сентября»

И дело не только в раненой ладони.

* * *

Сначала тараканы заглянули к Милашке. Оная, впрочем, своего имени совершенно не оправдывала. Нет, маленькая шарообразная тараканиха могла быть вполне миленькой если бы не… что? Грегори никак не мог понять, ухватить неуловимое… Может, мешает запах тины в квартире? Или странная пустота в глазах, которую не заслоняла даже задорная улыбка? Вряд ли, Грегори и не такое видел. А может всё дело в неудобном низком потолке – давит на психику, и усы цепляются.

– Гости, дорогие! Заходите, располагайтесь. Чем вас угостить? Чай, пиво, сигареты?

– О, у вас курить можно? – Грегори радостно схватился за трубку. – А из напитков – чаю, пожалуй.

Милашка подпрыгнула до потолка и умчалась на кухню.

– М-мило тут у неё, – неуверенно пробормотал Горнило.

– Да уж.

В квартире всё было очень мелким. Крохотные стульчики, миниатюрная кровать, узкие щелки в стене вместо окон, на подоконниках – горшки с засохшими цветами, и потолок… потолок…

– Сквозь такой в жизни не пробьешься, – Горнило перехватил взгляд Грегори.

И тот понял, что его смущало в