Дуглас улыбнулся.

– О, нет. Так никого и не нашел, кому я был бы нужен. Впрочем, какое-то время я встречался с одной женщиной, но потом она заявила, что я женат на своей работе, и ушла к другому. Вполне закономерно, должен заметить.

Диана открыла сумочку.

– Не возражаете, если я закурю?

– Курите, пожалуйста. Нет, спасибо, я не буду, – отмахнулся он от протянутой Дианой пачки. – Меня с детства приучали видеть в курении один из смертных грехов. До сих пор не могу отделаться от этой мысли.

Диана положила обратно незажженную сигарету.

– Тогда будет невежливо с моей стороны курить в вашем присутствии. Отложу на потом. Значит… родители воспитывали вас в строгости?

– Можно сказать, да. Мой отец служил в Шотландии, в методистской церкви. Он священник, если угодно. Они с матерью отличались весьма прямолинейными взглядами на жизнь. И боюсь, в значительной степени передали это качество мне.

Пока Дуглас рассказывал о своем воспитании и о том, как он сбежал из дома пастора в Лондон, Диана расслабилась. Ей нравился мелодичный шотландский акцент и серьезные карие глаза на широком веснушчатом лице. В манерах ее собеседника начисто отсутствовала бесцеремонность, он оставлял впечатление человека надежного, основательного и чем-то смахивал на большого неуклюжего медведя. Костюм явно дорогого покроя почему-то отказывался ладно на нем сидеть: пиджак, свешиваясь с плеч, скорее напоминал мешок из-под картошки, чем изделие, сшитое на заказ на Сэвил-роу.

В нем не было притворства. Диана устала от мужчин, которые, едва узнав о ее вдовстве, пытались с ней «закрутить». Этот человек казался другим, и возвращаясь с дочерью домой, она, сама тому удивившись, немного пожалела, что он не попросил о свидании. И поняла, что чувствовала себя с ним в безопасности.

Через два дня доставили письмо. Под рельефной шапкой «Европейская торговая компания Маккензи» с неожиданным волнением она прочитала три рукописных абзаца.

Уважаемая миссис Блэкуэлл!

Был очень рад встретить вас вчера в школе вашей дочери.

Я не решился просить об этом сразу после нашего знакомства, однако сегодня собрался с духом и вот пишу. Ваш адрес мне любезно предоставил директор. Не окажете ли вы честь отужинать со мной в один из ближайших вечеров?

Надеюсь, вы согласитесь.

Искренне ваш,

Дуглас Маккензи.

Так все и началось. Это было неутомимое ухаживание, по крайней мере со стороны Дугласа, неизменно вежливого, заботливого и внимательного.

– Знаешь, вовсе не обязательно обращаться ко мне так официально, – поддразнила его Диана на шестом или седьмом свидании, после того как он впервые – чуть ли не с поклоном – спросил разрешения поцеловать ее на прощание.

Они стояли у дверей ее дома в Хивере, деревушке в графстве Кент, затерявшейся в тени нормандского замка. Дом – скорее большой коттедж – был слишком просторным для Дианы со Стеллой, и со времени их переезда сюда тремя спальнями так никто и не воспользовался.

Отец Дианы приобрел этот дом во время войны, спустя примерно год после гибели мальчиков. «Дом должен был стать моим свадебным подарком вам двоим, – сказал он дочери. – А теперь, раз уж вас снова двое – ты и Стелла, – позволь мне сделать это».

…Тем вечером Диана разрешила себя поцеловать. И осталась довольна. Во всяком случае, Дуглас не набросился на нее с жадностью, как некоторые другие мужчины, которым она давала согласие на встречу с тех пор, как закончилась война.

Прошло целых пять лет, прежде чем она отважилась на это. Только уговоры матери: «Милая, тебе нет и тридцати, попытайся найти в себе силы, если не ради себя, то хотя бы ради Стеллы», – заставили ее в конце концов решиться.

Однако после каждого свидания она приезжала в Дауэр-Хаус за дочерью в одиночестве и в ответ на нетерпеливое материнское: «Ну, что?» – неизменно улыбалась и качала головой.

Дуглас был другим. Он никогда не смог бы сравниться с Джеймсом в обаянии и умении шутить, и остроумии, и страстности, не говоря уже о внешности, и все же… все же… он явно сходил с ума от любви к Диане. С добротой и вниманием относился и к Стелле, настаивал на том, чтобы время от времени брать девочку с собой в ресторан или кино.

Вдобавок ко всему, сэр Дуглас Маккензи был богат. Очень богат. Однажды в воскресенье, когда он прибыл в Дауэр-Хаус за рулем роскошного «Роллс-Ройса», чтобы отужинать с Дианой и ее родителями, Гвен отвела дочь в сторону.

– Ты ведь понимаешь, что его состояние раз в пятьдесят больше, чем у твоего отца? – осторожно поинтересовалась она. – Разумеется, речь не идет о том, что это должно напрямую повлиять на твой ему ответ, однако…

– Постой, мама. Какой ответ?

– На его предложение о женитьбе, конечно. Да, он медлителен, но – бьюсь об заклад – к концу месяца наш мистер Маккензи предложит тебе руку и сердце. Знаешь, милая, как это ни банально, а все могло быть и хуже. Гораздо хуже.

– Я понимаю.

– Папа готов содержать вас со Стеллой до бесконечности, ты об этом знаешь, поэтому дело вовсе не в том, что мы пытаемся сбыть вас, так сказать, с рук. Мы просто…

Диана приложила кончик пальца к губам матери.

– Все в порядке, мама. Прекрасно понимаю, о чем ты. Так вот, я уже давно размышляю на эту тему и… в общем, думаю, я знаю, каков будет мой ответ. И прошу вас с папой не беспокоиться. Я все сделаю как нужно… нужно для всех нас.

Перед тем как отправиться в Ниццу – а дорога туда на такси занимала меньше двадцати минут, – Диана дожидалась на вилле Максин, гувернантку и няню Стеллы. Она жила с родителями в соседнем поселке Сен-Поль-де-Ванс и в предрассветные часы подрабатывала в одной из многочисленных кондитерских, помогая замешивать тесто и формовать десятки и десятки круассанов. Обычно к восьми утра она освобождалась, а к девяти уже была на вилле, частенько с бумажным кульком, полным теплой свежей выпечки. Максин, прирожденная гувернантка, показала впечатляющие результаты: всего через месяц занятий Стелла изъяснялась на французском почти так же бегло, как ее родители.

Дуглас с Дианой брали частные уроки письменного и устного французского в течение нескольких месяцев перед отъездом из Англии.

– Если я хочу по максимуму использовать свои возможности, нельзя полагаться на переводчиков, – говорил Дуглас. – Меня обставят в два счета. Тебе тоже нужен язык, дорогая, иначе ты умрешь там со скуки. Большинство английских эмигрантов все еще не вернулись, хоть после войны дела потихоньку и налаживаются.

Дуглас планировал развернуть деятельность по импортно-экспортным поставкам в Ниццу и Марсель. Он продал свое британское предприятие за такую сумму, что об этом кричали заголовки всех газет и почти неделю это было главной темой материалов «Файнэншл таймс», а затем уехал на поезде в Южную Францию и взялся за работу.