«Сейчас первое – успокоиться, – говорила она себе. – Боже, как же страшно! Как же одиноко!»

Сердце билось так, как будто хотело выпрыгнуть из груди… Она открыла глаза.

– Кошмарный сон.

Серый рассвет пробивался сквозь светлые шторы. Шел сильный снег. Часы показывали 6 часов ненастного зимнего утра.

Слава Богу, это только сон. Она потерла виски, пытаясь стереть из памяти остатки сна.

Надела халат и пошла на кухню. Щелкнула включателем чайника. Заглянула в холодильник.

На несколько минут включила телевизор. Потом подошла к окну, посмотрела на двор, утопающий в свежих сугробах, прочерченный ломаными линиями голых деревьев. После сна на душе было тревожно. Она задумалась. Думала о том, что за окном опять мела метель.

Но не убаюкивала, не навевала добрый уютный сон, как это бывает в длинные зимние ночи. Снег бился в окна, как будто старался вновь напомнить о прошлом.

Метель всегда водила ее по кругу, заманивала в лабиринт судьбы, выход из которого не маячил спасительными огнями у далекого горизонта.

Мысли побежали в далекое прошлое.

Все началось с наивного желания изменить свою женскую жизнь, а значит – надломить судьбу и выправить ее: вытянуть в ровную красивую дорогу, с которой исчезнут непреодолимые препятствия. Она знала, что в ее роду из поколения в поколение женщины не были счастливы. А ей так хотелось, во что бы то ни стало, жить по-другому. Бабушка лучшей подруги подсказала адрес знахарки. Кто была та женщина, как-то не имело никакого значения. Сейчас она не могла вспомнить даже ее лица. Только лики икон и слова остались в памяти на всю жизнь:

– Изменили мы твою судьбу. Выходи замуж в метельный день. За первого встречного, что встретишь. Дай ему согласие в метельный вечер. Вот и сложится твое счастье. А вообще, девонька, – провожая ее, подытожила знахарка, – две метели в твоей жизни будут. Вот бы ты никого не перепутала…

– А как же мне не перепутать? – она почувствовала себя девочкой из сказки.

– Да ты не переживай. Жизнь и время – великие режиссеры. Приходят, все по местам расставляют, а нам потом только и остается, что удивляться.

Женщина протянула ей иконку:

– Возьми, «Вознесение Господне» называется. Не теряй. Молись всегда. Особенно, когда метель в душе завоет, сильнее молись. И благодари Бога, мы никогда не знаем, чего порой избегаем, молясь. Господь многое пережил, чтобы нас спасти. И тебя спасет.

После посещения знахарки она поделилась с подругами о предсказанном «метельном счастье». О том, что знахарка сказала; одна метель счастье унесет, а другая вернет.

Подруги еще пошутили:

– А что? Будет хэппи-энд. Как в повести Пушкина «Метель».

Был морозный солнечный день.

Девчонки стояли у огромного окна в холле института, который уже начали украшать к Новому году, и смотрели на снегирей, сидящих на ветках кустарника. Вдруг поднялся ветер, налетели тучи и огромными хлопьями повалил снег. Начавшаяся метель впечатляла своей удалью, дикой красотой и силой.

– Что, девушки, зимой любуетесь? А вот лично вас как зовут?

Незнакомый симпатичный парень по-доброму улыбался и смотрел на нее веселыми голубыми глазами. Ему хотелось верить. Даже больше – его хотелось любить. Они вместе встретили Новый год. Потом он исчез. Она рыдала от безысходности, все вечера проводя в институтском кафе.

А он появился внезапно так же, как исчез. И снова на улице бушевала сумасшедшая метель.

– Выходи за меня замуж, – услышала она. В конце февраля они расписались. Украшенная свадебной мишурой машина буксовала в сугробах, ветер пытался сорвать фату, сумасшедший снег слепил глаза. Но от всего этого беспредела погоды на сердце становилось еще теплее.

Беспредел в жизни начался позже, когда она неожиданно спросила, чем занимается ее муж. Таких вопросов он не принимал и рисовать в деталях свою жизнь не хотел даже жене, ожидающей их первого ребенка. Но тогда он еще был нежен и заботлив, а потому сказал что-то абстрактное и призвал ее никогда не волноваться, а просто быть счастливой. Главный аргумент его речей всегда порабощал ее волю. Он говорил эти слова, как никто другой, нежно, трепетно, ласково – «Я люблю тебя!», и земля уходила из-под ног.

Когда в их семье уже росло трое детей, все пазлы картины «счастливой жизни» наконец-то сложились. Он – бандитский авторитет. Она – просто жена без права голоса. С годами в практику вошли пьянки, унижения и побои. И тогда она серьезно задумалась о том, что предсказанное «метельное счастье» растаяло. Да и было ли оно? Она искала поддержки у подруг, которым всегда помогала в трудные минуты. Но ее не было. Она хотела слышать хотя бы слова участия. Но все молчали. Они обещали перезвонить, что-то сделать, найти выход. Но никто ничего не делал. Причина была очевидна: подруги жалели ее, но слишком боялись ее мужа. Она понимала это и старалась никого не осуждать.

Однажды, после очередного разбирательства мужа по поводу ее недовольного вида, она решила бежать.

Без денег и конкретных планов. С тех пор прошло двадцать лет. Но она помнила все детали того дня. И, кажется, не забыла рисунок снежинок, что ложились на шапочки ее маленьких детей. И направление ветра, обозначенного снежными вихрями в свете тусклого фонаря на маленькой железнодорожной станции. Опять была зима. И, как всегда, мела метель. Она сидела с детьми в холодном зале. Плакали дети. Средний по-взрослому успокаивал обоих:

– Не плачьте. А то нас в милицию заберут. Тогда опять назад к нему…

Сердце сжалось от боли. Больше всего на свете сейчас хотелось заплакать.

Она достала маленькую иконку, подаренную когда-то знахаркой. Слезы катились на лик Христа Вознесенного к Небу. Молча она шептала:

– Господи Всемогущий! Ты же видишь, мне некуда идти. Помоги моим детям, я так хочу согреться, иметь дом, где не страшно жить.

Она спрятала иконку на груди.

Жить было действительно негде. Забытая ею тетка, которая жила в этом поселке, куда-то уехала. Других родственников у нее давно не было.

Было уже поздно. На улице давно стемнело. Снег продолжал идти. Люди вносили его на обуви в зал станции. И сварливая уборщица, ругаясь, возила по полу большой тряпкой, убирая лужу.

– Ты долго сидеть-то собираешься? – спросила уборщица. – Смотри, дети спать уже хотят. Что за матеря-то пошли! Домой иди: корми да спать укладывай. Станция закрывается после прохода последней электрички. Иль не знала?

– Некуда мне идти, бабушка! Некуда! – последнее слово прозвучало на высокой ноте и эхом пронеслось по небольшому залу, потонув в стуке грохнувшей двери.

Заснеженный мужчина, ввалившись в помещение, остановился, задержал рукой дверь, а потому впустил поток снежного крутящего снег воздуха. Он смотрел на нее несколько секунд. Потом перевел взгляд на усталых детей, самый старший из которых с такой пронзительной жалостью смотрел на мать. Самый младший ребенок уже заснул на ее руках. Он решительно подошел, попросил уборщицу налить ему горячей воды в бутылку и тихо сказал: