– Далеко ли еще идти, Велеслав? – донесся приглушенный голос Асмир.

– Уже близко… Один поворот реки… Там селение… где мы причалили… – фразы выходили короткими, и после каждой приходилось, восстанавливать дыхание.

– А Освальд, твой приемный отец, позволит мне взойти на ваш корабль? Мураш говорил, что женщина на корабле к худу.

Мне бы соврать что-нибудь ободряющее, но мозг, занятый исключительно болью в спине и необходимостью сохранять равновесие, отказался от сочинения утешительных сказок, и я сказал, что думал:

– Не ведаю, Асмир. Женщины на драккары всходят лишь рабынями.

– Так назови меня своей рабыней! Ведь это правда. Ты выкупил меня, и я принадлежу тебе душой и телом.

Вот это она зря. Про тело. В памяти Велеслава я уловил отрывочные картины того, что происходило в бане, после моего неожиданного отбытия, и меня сразу же бросило в жар пополам с ознобом.

Даже если все пройдет гладко, и старый Освальд позволит мне взять ее на драккар, то вместе мы будет плыть только до Хольмгарда (знать бы еще, где этот Хольмгард). Там у меня, кажется, родня есть. Придется оставить Асмир у них. В большом походе ей делать нечего: и не позволит никто, и мне спокойней. Не к теще на блины едем. У викингов торговля пополам с грабежом: всякое может случиться.

– Я отпустил тебя и от слова своего не отступлюсь. Уломаю как-нибудь старика. А ты не говори о плохом, накличешь.

– Тогда поведай, как стал ты приемным сыном хёвдинга Освальда? Как променял мудрого Велеса на воинственного Перуна? – в словах Асмир я отчетливо различил интонации старого волхва. Действительно, как? Меня самого очень интересовало, что ответит Велеслав. При том, что наше слияние стало практически полным, были еще уголки его памяти, куда доступ мне был пока закрыт. Видно, слишком большую боль причиняли ему эти воспоминания.

– Это было давно. Мне едва тринадцать сравнялось. Моему старшему брату пришла пора выбирать жену, и мы с отцом и братьями отправились за реку в соседнюю деревню, на смотрины. Самые красивые и работящие девки во всей округе были оттуда.

Видимо что-то в словах Велеслава не понравилось Асмир. Девушка даже с ноги сбилась, в результате чего мы аккуратненько растянулись на травке.

– Давай передохнем, – попросила она, уютно устраиваясь со скрещенными ногами рядом со мной, и, как бы невзначай, коснулась коленом моего бедра, – сказывай дальше.

– Дальше… Не успели мы перебраться через реку, как налетели лихие молодцы, решив поживиться нашим добром: мы несли с собой немало пушной рухляди в дар будущей родне. Отец мой – первый охотник – не пожелал отдать трудом добытое, его кинжал по рукоятку вошел в грудь самого нетерпеливого, решившего пошарить в наших котомках. Сперва, нам показалось, будто одолеем супротивников. Нас шестеро – их семеро, не так и страшно. Братья мои – парни крепкие, ножи на поясах не для красы висят. Да только рано обрадовались: свистнул их старшой, и из чащи еще шестеро выбежали. С луками. Вот когда я пожалел, что не Перун мне благоволит, а Велес. Я молил его о помощи, но чуда не свершилось: на ватажников не кинулись дикие звери, земля не разверзалась под их ногами, стрелы в полете не обращались в прах, а застревали ежовыми иглами в телах отца и братьев. Один я остался стоять. И обожгла меня мысль, будто умер уже Старый Велес, раз не слышит моего такого громкого крика. Тогда-то я и поклялся: положу свою жизнь Перуну на служение, коль случится отомстить за родных, да извести всех разбойников под корень. Меня в кольцо взяли, сызнова луки натянули… А в руках моих один нож, да и тот плохонький. Только свистнул тот нож скорее их стрел, и старшому аккурат под левую бровь вошел. Я уж с жизнью простился, как вдруг ладья на реке показалась. А в ладье люди, все оружные, с мечами да копьями. На носу высокий седой воин стоит и кричит мне: «Прыгай, отрок!». Разбойнику, тому, что между мной и рекой стоял под ноги кинулся, откатился прочь и, не оглядываясь, прыгнул с обрыва. А из ладьи тем временем стрелы дождем косым полетели. Ни один лиходей живым не ушел. Вот так старый Освальд выловил из воды себе сына. «Храбр, ты, отрок – сказал он мне, – и не по годам смекалист. А, главное, удачлив. Мы ведь нарочно решили проплыть дальше, чем полагали. Потому как последовали за чудесным вороном – птицей Одина, который человеческим голосом на помощь звал. Сам Один нас к тебе привел. Будешь моим приемным сыном, взамен тех, что ушли служить ему.»

Как мне сказывали потом, с лица я очень походил на его погибших сынов, особо на младшего, – Сигурда. Невдомек только было ярлу Освальду, что ворона того ученого мне Мураш подарил. Он у него годов тридцать прожил, и два слова накрепко затвердил: «помоги, Велес». У старого Мураша такая присказка была. Так я понял, что Велес спас меня, а не Перун, только клятву свою нарушить уже не мог. Хватит с меня одного раза. Да и Освальду долг надо было вернуть. Вот почитай десять лет возвращаю.

Асмир молчала, глядя на меня глазами испуганной серны. Надо же, как близко она принимает к сердцу мои неурядицы. Ишь, придвинулась, приклонила головку мне на плечо… И идти никуда не хочется. А все же придется.

– Подымайся, дальше пойдем, – досадуя на себя, буркнул я, – нам засветло добраться надо.

Мы прошли еще примерно с километр, и за очередным поворотом увидели деревню, возле которой в небольшой протоке дремали два драккара. Вот и пришли. Как тут нас еще встретят? Странный холодок прошел по спине, и хотя я точно знал, что никакой опасности мне грозить не может, сердце сжала тяжелая рука предчувствия. Странно, с чего бы? Не успел я докопаться до истока своих опасений, как заметил, что навстречу мне со всех ног несется молодой парень. Его длинные черные волосы развевались не хуже конской гривы, а просторная, перетянутая кожаным поясом рубаха пузырилась на спине, как горб Лох-Несского чудовища. «Роберт», всплыло в сознании имя побратима. Не славянское, не варяжское, скорее… И тут я вспомнил: три года назад занесла нелегкая наш драккар в земли франков. Там я впервые и увидел его, стоящего на эшафоте со связанными руками. Чуть помладше меня – лет шестнадцать-семнадцать. Он что-то кричал собравшейся поглазеть толпе, и я, не смотря на то, что совершенно не знал языка, уловил четкий ритм и даже некоторые рифмы. Чтобы читать стихи в присутствии палача, поигрывавшего огромным топором, требовалось немалое мужество. А парнишка, по всему видать, вошел в раж и даже стал, размахивая перед собой связанными руками, потихоньку приближаться к заплечных дел мастеру, взявшему наперевес свой ужасный инструмент. Когда до палача осталось каких-то пол шага, он издал особо пронзительный вопль, указав связанными руками в небо. Когда все как по команде уставились в небесную лазурь, парень одним молниеносным движением чиркнул стягивающей запястья веревкой по лезвию топора и с ловкостью обезьяны спрыгнул с эшафота, надеясь затеряться в толпе. Увы, его план спасения сразу начал трещать по всем швам. Добропорядочные обыватели старались не пропустить беглеца, ставили подножки, норовили схватить за длинные, давно не мытые кудри. В общем, очень скоро он оказался прижат к стене дома и толпа, добровольно взявшая на себя обязанности палача, с утробным рыком начала закидывать его камнями, палками и всем, что нашлось в этот час на площади. Но парнишка не сдавался. Подхваченной в суматохе палкой он отбивал особо меткие метательные снаряды, уворачивался и периодически орал в толпу нечто глумливое. Стоящий рядом со мной Освальд проворчал: