– Одного манит лихая сеча во славу Одина, другой стремиться в лесную крепь к покинутому когда-то Велесу. И пока ты не станешь един, не будет тебе, Велеслав, покоя. И счастья тоже не будет.

Мне нечего было ему возразить, а потому я по совету маститых психологов попытался перевести разговор на другую, более безопасную тему.

– Тебе не нужна моя клятва, так чего же ты хочешь?

– Хочу, что бы вы с Харальдом примирились.

– Мы с ним не ссорились…

– Ты понял, о чем я, – рассердился Освальд, – вам вместе в битву идти. Как придут вести о разбойниках, сразу и выступим.

– Попытаюсь, отец. Никогда я не был врагом твоему брату. Обещаю, что сделаю все, чтобы не допустить раздора.

– Иного ответа я от тебя и не ждал, – улыбнулся старик, – А теперь иди. Тебе сил набираться надо. Если через два дня не сумеешь топор на двадцать шагов метнуть, в битву не возьму, здесь оставлю. Косы твоей девке расплетать.

И махнул рукой, подводя черту под разговором. Я с трудом поднялся, но поклониться не смог, лишь слегка склонил голову и медленно двинулся к двери.

– Поправляйся, сынок, – очень тихо прошелестело мне вслед. Или это зашумело в ушах от резкой смены положения?

На свежем воздухе мне вроде бы полегчало. Да и желающих подставить плечо оказалось немало. И впрямь что ли Велеслав был у викингов в чести? Двое широкоплечих варягов, похожие друг на друга как близнецы-братья отвели меня под белы ручки в избу, где я квартировал на пару с Робертом. Они уже ждали меня там: сладкая парочка – мой верный друг и Асмир. И то, как моя спасительница непринужденно болтала с франком, мне о-о-очень не понравилось. Н-да-а. Примерять на себя шкуру Отелло оказалось не самым приятным времяпрепровождением.

Стол был накрыт явно женской рукой. Каждое блюдо занимало свое неповторимое, единственное место: переставь – и нарушиться вселенская гармония. Я с удивлением обнаружил, что желудок, получавший уже двое суток одни травяные отвары, решительно затребовал свое, да так громко, что его предвкушающее урчание слышно было, наверное, и на улице. Асмир не выдержала, прыснув в кулачок. Роберт растянул рот до ушей и сказал:

– Садись, Велеслав, отведай, что боги послали.

А боги, надо сказать, не поскупились. Послали и мясо, и рыбу, и всякие прочие овощи-фрукты, в смысле, ягоды. А также благоухающий на всю избу жбан медовухи.

– Мне одному всего не одолеть. Подмога ваша потребуется, – благодарно улыбнулся я.

Долго упрашивать не пришлось. Асмир, возясь со мной, ела едва ли больше чем я, а Роберт всегда отличался завидным аппетитом. Так что мы дружно навалились на еду, изредка перебрасываясь шутливыми фразами. Примерно через полчаса стол полностью опустел, – не ожидал я от себя такого подвига. Что значит натуральные, экологически чистые продукты без добавок и консервантов. Блаженно откинувшись на лавке, я сидел, наслаждаясь жизнью, только одна нехорошая мысль упорно крутилась в сознании, и, сколько я не пытался ее прогнать, не уходила. Последняя обильная трапеза у хлебосольного араба не пошла мне впрок, так что… как бы чего не вышло. Словно вводу глядел! Только не вышло, а вошло. На пороге появился Харальд.

– Потолковать надо, – поглядел он на меня в упор.

Роберт без лишних слов поднялся, взял за руку Асмир и вежливо, но быстро увлек ее во двор. Откровенно говоря, после сытной еды и хмельного питья мне было совсем не до разговоров. Глаза слипались так, что я мог, как Вий потребовать: «Поднимите мне веки». Но ничего не поделаешь: Харальд уперся. А если он во что-нибудь упирался, то сдвигать его было делом неблагодарным и бесперспективным. Может оно и к лучшему. Я сам обещал Освальду, что решу эту проблему, а неприятный разговор не стоит откладывать в долгий ящик.

– Садись, Харальд, – пригласил я, – в ногах правды нет.

– Правды… – он тяжело опустился на соседнюю лавку, – В чем она, твоя правда, мой приемный племянничек? В том, что ты, чужак, с помощью поганого Велеса, околдовал моего брата? Приворожил его к себе? Раздор между братьями сеешь, наушничаешь на меня. Харальд то, Харальд сё. Высосал ты его своим колдовством, словно муху паук. Все ждешь не дождешься, когда Один призовет Освальда к себе, – сам хочешь дружину возглавить. Только не бывать тебе хёвдингом, могу в том поклясться.

Сказать, что я опешил от такой прокурорской речи, это ничего не сказать. Даже не подозревал, сколько ненависти ко мне скопилось за десять лет в душе младшего брата Освальда. Боюсь, что до критической массы осталось совсем немного, и тогда… всем будет лучше держаться как можно дальше от эпицентра взрыва. Что ж, попробуем взять под контроль эту термоядерную реакцию. Для этого нужно…

– Отчего молчишь, Велеслав? Язык отсох, или правда глаза колет?

– Оттого я молчу, Харальд, что ты уже давно про меня все решил. Что бы я ни сказал, ты не услышишь. Потому как привык слышать только себя и свою боль, которую пестуешь, словно сына любимого.

Вот это я зря ляпнул, – про сына. Он тоже сына потерял, – тот умер еще в детстве, от морового поветрия. Сейчас взорвется Харальд – меня от стенки отскребать придется, я ему в нынешнем состоянии не противник. Попробую его остудить.

– И коли я даже поклянусь, что никогда не буду хёвдингом, ты не поверишь мне. Только рассуди сам: кому сменить Освальда у кормила, как не тебе. Молод я слишком, для такой ноши – не пойдут под мою руку викинги.

– Под мою руку им тоже не больно захочется. Кому любо ходить под началом у сына рабыни.

Ну вот, что я говорил? С таким комплексом неполноценности не справиться целой дружине, тьфу ты, целой бригаде психоаналитиков. Но попробовать можно, мы ему сейчас позитивный пример подкинем.

– Зря ты так, Харальд. Не первый десяток лет на драккаре ходишь, а не знаешь, что у викингов каждого по делам судят, не по матери? А у нас, русичей, кто на престоле киевском сидит? Тоже сын рабыни – Владимир Красно Солнышко. Коли восхочет Один, не только хёвдингом, – конунгом станешь.

Что-то дрогнуло в Харальде. Чувство, отдаленно напоминающее благодарность, промелькнуло в ледяных глазах.

– Твои бы слова, Велеслав, да Одину в уши, – недоверчиво хмыкнул он. Но я уже видел, что гроза миновала.

– Говоришь, что поклясться можешь, никогда не пытаться занять место старого Освальда?

– Могу. Хоть перед всей дружиной.

– Всей, не всей, а кое-кто это должен услыхать.

– Коли клятва избавит тебя от подозрений…

– Там видно будет. Удивил ты меня, племянничек, удивил. Выходит, скверно я судил о тебе, так что ли?

– Выходит так.

– Стало быть, мир? – что-то в его голосе меня насторожило. Слово «мир» фальшиво резануло уши. Но, может быть, для викинга оно вообще звучит дико?

– Мир.

– Занятно. Сюда шел шкуру с тебя спускать, а теперь, что-то расхотелось. Пригодиться мне еще твоя шкура.