— Зачем ты его вообще с собой притащил? — спросил Джон.

— Затем, мой дорогой племянник, что без дворецкого мне не обойтись. Кто будет чистить серебро? А складывать постельное белье? А приносить мне чай? А готовить мне ванну? И главное, кто будет открывать дверь и говорить всем подряд, что меня нет дома, — в особенности тем, кто жаждет продать мне что-нибудь ненужное. Мистер Джалобин — щит между мной и миром.

— Может, он съездит с нами сегодня вечером? — не без умысла предложила Филиппа. — На случай, если кто-то вздумает нам что-нибудь продать.

В тот вечер, едва опустились сумерки, Масли отвез всю троицу в пустыню, к югу от пирамид, туда, где должен был состояться обряд инициации или, иными словами, посвящение в джинн. По прибытии Нимрод и Масли достали из багажника чемодан, а из чемодана — подстилку, толковый словарь, два блокнота и два карандаша, два спальных мешка, коробок спичек и старую бронзовую лампу с ручкой, которая, если глядеть сбоку, очень напоминала сгорбленного старичка.

— Вот и все, что вам понадобится, — объявил Нимрод.

— А еда? — требовательно спросил Джон.

— Хорош будет пост, если мы дадим тебе еды! — ответил Нимрод.

— А фонарик ты не взял? — поинтересовалась Филиппа, со страхом оглядывая окрестности и приготовленное для них скудное снаряжение. — Ведь скоро совсем стемнеет, а эта лампа, наверно, слабенькая. Свечка на торте и то ярче горит.

Нимрод искренне ужаснулся:

— Как можно! Таммуз — с карманным фонариком! Вы же не воры-домушники, вы — джинн, причем из очень достойной, приличной семьи. Не забывайте об этом. Весь смысл обряда и состоит в том, что джинн проводит ночь в пустыне, возле зажженной лампы с тоненьким фитильком. Нам важна сама лампа… — Он неодобрительно покачал головой. — Надо же, додумалась! Карманный фонарик!

— Просто мы не привыкли к темноте, только и всего. — Джон явно напрягся. — В Нью-Йорке у нас светло и днем и ночью. Там темноты вообще никогда не бывает. Не то что тут, в Египте.

— Я даю вам с собой византийскую лампу, сделанную в седьмом веке нашей эры. Уверяю вас, она вполне соответствует вашим потребностям.

— Но что мы будем делать тут целую ночь? — спросила Филиппа.

— Во-первых, попробуйте поспать. Поскольку именно это люди и делают по ночам. Рекомендую залезть в спальные мешки, по ночам тут бывает очень холодно. Ну а если заснуть не удастся, поиграйте в слова. Я и словарь для этого принес. А еще можно почистить лампу. Отполировать ее до блеска. А то она как-то потускнела…

Масли тем временем уже уселся в «кадиллак» и завел мотор.

— Мы вернемся на рассвете, — сказал Нимрод забираясь на заднее сиденье.

— А вдруг с нами что-нибудь случится? — спросил Джон.

— О том, что вы здесь, кроме нас с Масли, никто не знает. Кто сюда сунется? Что с вами может случиться? В конце концов, джинн вы или не джинн? Это не вы, а вас должны бояться. — Нимрод захлопнул дверь машины, но опустил стекло, чтобы договорить. — Кстати, если увидите над пирамидами странное свечение и услышите с небес громогласный голос, не пугайтесь. Это son et lumiere. Светозвуковое шоу для туристов. Тут близко, вы разберете каждое слово. Заодно узнаете что-нибудь полезное.

Нимрод похлопал Масли по плечу, и машина, словно огромная белоснежная колесница, умчалась в облаке песка и пыли. Близнецы же остались на краю пустыни Абу-Сир в быстро сгущавшейся темноте.

Джон был уверен, что слышит каждый удар собственного сердца.

— Вот бы Нил и Алан были с нами, — сказал он — Ну, то есть Уинстон и Элвис.

— Да, я бы тоже не возражала. Мне вообще никогда не было так страшно, как сейчас, — призналась Филиппа.

— Ну так, наверно, и задумано. Какое же это испытание, если б тебе предложили прогуляться в парке?

Налетел теплый ветерок, погладил их по лицам, разметал волосы…

— Надеюсь, мы хоть не зря страдаем, — вздохнула Филиппа.

— Да уж, хочется стать настоящими джинн, могучими, как сам Нимрод, — поддакнул Джон.

Вскоре от пирамид донеслась какая-то старомодная музыка и вверх взвился лазерный луч. Примерно в миле к северу от того места, где сидели близнецы, началось светозвуковое шоу. Увлекшись зрелищем, происходившим почти над их головами, дети на некоторое время забыли, что им темно и страшно. Но как только представление закончилось, Филиппа почувствовала, что дрожит — разом от холода и от страха.

— Что-то тут очень быстро темнеет. — Филиппа нервно сглотнула и залезла в спальник в надежде, что он укроет ее от напастей, таящихся в пустыне, над которой, впрочем, уже вставала луна. — Может, пора лампу зажечь?

Джон взял спички и лампу. Она оказалась неожиданно тяжелой…

— Гм, эта чертова штуковина не зажигается.

— Джон, без шуток, пожалуйста. Не смешно.

— Я не шучу. Сама попробуй. — Он протянул ей лампу и коробок.

У Филиппы тоже не получилось, хотя она извела кучу спичек. Когда их оставалось уже совсем мало, ей пришло в голову рассмотреть светильник попристальнее.

— Неудивительно, что у нас ничего не выходит. Тут нечего зажигать! В этой паршивой лампе нет, ну как его… фитиля!

Филиппа принялась яростно тереть лампу рукавом.

Джон попытался исправить мрачное настроение сестры:

— Зато луна вовсю светит. Полнолуние. — На самом деле он различал силуэт Филиппы, только когда она чиркала спичкой. — Ну погляди на небо. Сколько звезд! И все так низко, прямо потрогать можно… Посмотри во-о-он на ту, прямо над горизонтом. Кажется совсем близко, можно рукой потрогать. Я же сказал Нимроду: в Нью-Йорке мы ни звезд, ни неба толком не видим.

Филиппа перестала тереть лампу и подняла глаза — не столько чтобы посмотреть на небо, сколько чтобы поддержать Джона и отвлечь его от мыслей о том, что они попали в неприятную переделку. Вдруг… лампа дернулась, подпрыгнула, вырвалась у нее из рук и — зависла в воздухе. Филиппа ойкнула. В полной уверенности, что кто-то выхватил у нее лампу, девочка, как была — в спальном мешке, — вскочила и побежала к брату. На самом деле бежать она не могла, а могла только неловко ковылять, чувствуя себя огромной неуклюжей гусеницей.

— Джон, с лампой что-то случилось.

Не успела она договорить, как из лампы, из ее несуществующего фитиля, повалил густой светящийся дым. С неимоверной скоростью он взвился столбом и образовал над их головами тучу, словно здесь, в пустыне, мог того и гляди пролиться дождь, причем не на всю пустыню, а только на них двоих. В то же самое время близнецы ощутили сильный запах краски — дым пах, точно свеженький, прямо из типографии, плакат.

— Мне это не нравится, — проговорила Филиппа. — Мне это совсем не нравится.