— Старый базар, босс, — сказал Масли, снова ныряя в какой-то проулок между ветхими постройками. — Тут даже полиция дорога не найти. Зато Масли тут все знать, весь Каир, как свои пять пальцы. Со мной не пропадать.

Еще один резкий поворот — близнецов аж откинуло на колени к Нимроду; потом еще, еще… На залитой лунным светом площади пешеходы шарахались из-под колес белого «кадиллака», который несся вперед, не обращая внимания на светофоры… Нимрод оглянулся. Черный «мерс» ехал сзади как ни в чем не бывало.

— Они не отстают, — сказал Нимрод.

— Вижу, — осклабился Масли.

На полной скорости он взлетел на пригорок, не притормаживая, въехал на парковку возле какой-то гостиницы, вписался меж двух автобусов, потушил фары и выключил мотор. Спустя пару секунд мимо пронесся «мерседес». Все с облегчением вздохнули.

— Отлично сработано, — похвалил слугу Нимрод.

— Это ифритцы? — спросила Филиппа.

Но Нимрод не ответил.

— Отвези-ка нас домой, Масли, — сказал он и раскурил потухшую сигару.

Дом Нимрода располагался в районе, который каирцы называют «Город садов», и напоминал он скорее не дом, а дворец — с подстриженными зелеными лужайками, раскидистыми пальмами и мощными белыми стенами. Внутри царила прохлада. Персидские ковры устилали мраморные полы. В каждом помещении было столько древних статуэток и разных других египетских штуковин, что повеяло музейным духом — еще больше, чем от папиной коллекции в Нью-Йорке. Но самым необычным предметом, для которого здесь была отведена специальная комната, оказался большой круглый серебряный циферблат с золотым ободом, висевший на стене; напротив стояло богато украшенное кресло. В кресле, как потом выяснилось, обыкновенно восседал либо сам Нимрод, либо Масли — если он не несся куда-нибудь на «кадиллаке» или не готовил еду. При ближайшем рассмотрении оказалось, что эти почти двухметровые в диаметре часы — вовсе не часы. Здесь не было цифр, зато было три слова: слева — ПЛОХО, справа — ХОРОШО, а сверху посередине — ГОМЕОСТАЗ. Единственная стрелка в форме мускулистой руки была нацелена указательным пальцем на слово ГОМЕОСТАЗ, но не по центру, а левее, залезая на сектор ПЛОХО.

— Это фортунометр, — гордо провозгласил Нимрод, показывая им комнату. — Прибор, определяющий количество случаев счастья и несчастья в этом мире, точная копия более крупного прибора, который находится в Германии. Тем владеет Синий джинн Вавилонский. Берлинский прибор дает официальную, абсолютно точную сводку происходящего на планете, так называемую Сводку счастья Берлинского меридиана. У меня в Лондоне тоже такой приборчик имеется, только поменьше.

— Разве можно измерить счастье? — удивился Джон.

— Запросто. Как погоду барометром. На самом деле законы физики, действующие во Вселенной, полностью исключают возможность произвола в распределении счастья и несчастья. Случайностей не бывает. Когда Вселенная только создавалась, людям отдали во владение Землю, ангелам — небеса, а джинн стали отвечать за взаимодействие людей и ангелов, то есть, говоря человеческим языком, за судьбу. Многим кажется, что судьба всецело зависит от случая. Но это, разумеется, не так. Все распределено. И все контролируется джинн. Счастье и удачу обеспечивают три клана добрых джинн, а несчастья и беды несут, соответственно, злые джинн. Между этими двумя группировками идет нескончаемая борьба. Так и достигается шаткое равновесие, которое мы называем гомеостаз. Этот прибор, фортунометр, неофициальным хранителем которого является Масли, позволяет мне отслеживать, не слишком ли напакостили злые кланы, худшим из которых, безусловно, является Ифрит, и не пора ли уже вмешаться нам, добрым джинн.

— А как можно вмешаться? Даровать кому-нибудь три желания? — спросил Джон, которому уже не терпелось испробовать свою силу.

— Именно, — ответил Нимрод. На миг лицо его помрачнело. — Сразу после землетрясения стрелка сдвинулась влево, и это меня очень беспокоит. Видимо, ифритцы что-то задумали. Похоже, что именно они преследовали нас по дороге из аэропорта и они же подложили кобру на твой чемодан. — Нимрод взглянул на часы и покачал головой. — Однако уже очень поздно, а я еще хотел немножко показать вам город. Только нам, пожалуй, надо сменить транспорт, а то «кадиллак» очень бросается в глаза.

Нимрод велел Масли вызвать запряженную лошадьми повозку, такие назывались здесь «гари», и, несмотря на поздний час, дядя с племянниками отправились кататься по все еще многолюдным, бурлящим жизнью улицам Каира. Хотя шел второй час ночи, двери многих лавок были зазывно открыты, в них продавались такие вещи и такие продукты, которых близнецы прежде и не видывали. Никаких следов недавнего землетрясения они не заметили.

— В это время суток по магазинам ходить приятнее, чем днем. Не так жарко, — заметил Нимрод.

Филиппе прежде не доводилось видеть столько людей и столько машин сразу, даже в Нью-Йорке, и она честно призналась в этом Нимроду.

— В Каире двадцать миллионов жителей, — отозвался Нимрод, — в основном беднота, но они умудряются идти по жизни с улыбкой на лицах.

— Как Масли, — поддакнул Джон.

— Его настоящее имя — Муслим, — сказал Нимрод. — Но Масли ему как-то больше подходит. Всегда рот до ушей, как у кота, который наелся маслица.

Нимрод закурил и обвел сигарой, точно указкой, весь окружающий пейзаж.

— Ну? — спросил он. — Как вам нравится Каир? Судя по тону, сам Нимрод очень любил этот город.

— Нравится, — ответила Филиппа и тут же сморщила нос: они подъехали к вонючему многолюдному базару. Торговцы наседали на повозку, наперебой предлагая свои товары и чуть не сметая седоков, но едва Нимрод произнес что-то, что по-арабски, видимо, означало «подите прочь», толпа схлынула. Возница щелкнул хлыстом, и лошадь резво затрусила дальше, отрываясь от самых настырных.

— Только тут как-то странно пахнет, — добавила Филиппа.

— Так всем поначалу кажется, — кивнул Нимрод — В Каире ведь открытая канализация. Но ты скоро привыкнешь.

— Нет, я не это имела в виду… Ну, не только это… Но в одних местах пахнет сильнее, чем в других. И запах какой-то… особенный. Так пахнет все старое. Прямо чувствуется, что люди живут тут давным-давно. Так и в Нью-Йорке на Манхэттене пахнет — в толпе, особенно летом. Но здесь — намного сильнее. На много веков.

Джон кивнул:

— Мне то же самое показалось. А еще у меня странное ощущение, будто я был здесь раньше. Будто… домой вернулся.

— Да, пожалуй, — согласилась Филиппа. — Но к этому еще что-то примешивается. С первой минуты, как мы сюда прилетели, мне все время кажется, что за мной кто-то наблюдает.

— Умница! — воскликнул Нимрод. — На самом деле, Джон, ты до определенной степени прав, ты действительно дома. А ты, Филиппа, возможно, чувствуешь присутствие других джинн, ибо Каир по их количеству уступает только Стамбулу.

— Если я дома… то, выходит, мы — арабы? — спросил Джон.