Любка не мешала ему. Не было телефонных звонков, хотя оба его телефона, домашний и рабочий, хранились в Любкиной записной книжке.

На зачеты шел со спокойной уверенностью, как раньше: все получится.

Все получалось, и времени хватало, чтобы вытянуться на диване и бездумно смотреть в окно – там были видны верхушки каштанов на противоположной стороне улицы. Книжная секция отделяла его часть комнаты. Когда хотелось отвлечься от теории функций, он вынимал книгу, закуривал сигарету и листал то «Рамаяну», то Низами, то Лескова. Обычно хватало нескольких страниц, и он возвращался к учебнику.

На Чехове неожиданно задержался: перечитал «Ионыча». Рассказ о нелюбви, где никто никого не любит и сам автор не любит своих героев – ни Старцева, ни хлебосольных Туркиных – никого.

Потом был экзамен – и снова Чехов. После «Крыжовника» уверился в том же: не любит, но это стало понятно только теперь, после Маркеса и Булгакова.

Целыми днями в доме было пусто, тихо; слышны были только медленные шаги бабушки. Время от времени в коридоре звонил телефон. Обыкновенно подходила Бестужевка: «Вас слушают». В окно влетал ветер и перелистывал открытую тетрадь с интегралами; на полях рисунки, густо штрихованные: хмурое мужское лицо, нахлобученный цилиндр и кирпичная стена.

Вернулась мать. Она заговорила о семинаре. Бабушка легла отдохнуть, Яков доел и отодвинул тарелку:

– Это ты, что ли, молодой ученый? Ну-ну.

– Да, – с вызовом ответила мать, – а ты не согласен?

– Да какой ты молодой, какой ты ученый? Ученые наукой занимаются, а ты?

– А я чем, по-твоему, занимаюсь?

– Ты дипломы коллекционируешь! Всю жизнь учишься, только в голове ничего не прибавляется.

– Я одна всю лабораторию тяну!

– Скажи еще: весь завод…

– Что ты знаешь! У нас один технолог в отпуске, лаборантка заболела – какое-то женское воспаление, по утрам на молочные уколы бегает, потом ей плохо, а работа…

– Во-во! Тебе тоже надо.

– Что – мне тоже?

– Уколы. Только мясные. Тогда перестанешь дурью маяться, молодой ученый!

Яков отшвырнул стул.

Пробормотав: «Я в библиотеку», Ян ушел.

Они такими были всегда и никогда не поменяются, думал он, сидя на своей любимой скамейке. Если только Яков защитится наконец. Или мать получит квартиру, она давно стоит на очереди – вместе жить им нельзя. Вот Любка живет отдельно от матери, никто никому не перекрывает кислород. Он понял вдруг, что соскучился. Не хватало ее короткого хохотка, пушистой светлой пряди, из-под которой поблескивала сережка, не хватало простых ее слов, не требующих разгадок. Он поискал глазами телефон-автомат – обе будки на углу были заняты.

Любкин шок от «еврея» – сам признался! – прошел не сразу. В тот вечер она, как сказала бы Кирка, вид имела обкаканный. Сунулась к раковине, застучала тарелками. К Яну стояла спиной, вода безмятежно журчала. Мама родная, вот тебе и Богорад. Постепенно смятение улеглось, и неприятную информацию Любка задвинула подальше, как зимние вещи с нафталином на полку шкафа.

Потом Ян перестал звонить.

Любка прошла все стадии ожидания звонка: недоумение – тревогу – обиду – горечь – а-пошел-к-черту. Слово «сессия» звучало так же недоступно, как «диссертация», но все же примиряло с долгим молчанием: экзамены – дело серьезное. А как удачно все складывалось: Танька в лагере (местком всегда давал путевку), так что не надо мамашу просить, и погода самая пляжная, при новом-то купальнике, ни разу не надеванном, а ты сиди как дура у телефона: уедешь, а тут он и позвонит…

Она вошла в квартиру, сбросила босоножки и с наслаждением зашлепала по нагретому солнцем полу: балдей, Любаша! Солнце высветило пыль на секции, телевизоре, зеркале, хотя пару дней назад Любка делала уборку. Переодевшись, она стерла пыль; зеркало беспощадно предъявило темные корни волос, и никакой тебе пушистости. Приехали…

Зеркало в ванной было более покладистым, однако Любка достала перекись, и тут зазвонил телефон. Сердце забилось в панике: не успеть. «Алло!» – «Привет, подруга! Что делаешь?» – Кирка была в хорошем настроении. «Волосы крашу, – с облегчением ответила Любка, – приходи в гости!» – «Скоро буду».

С Кирой они учились в одном классе, но «снюхались», как сказала мамаша, только после школы. Столкнулись на улице; поболтали. От подруги густо пахло косметикой. Любка не удержалась от вопроса: «Что за духи?» – «Не спрашивай».

Кира работала на парфюмерной фабрике – укладывала флаконы с духами в коробочки с атласной подкладкой. На Любкино «здорово!» только рукой махнула: «Да ну… После смены хочется г…на понюхать». Обе расхохотались.

Ожидая Киру, Любка прикидывала, как себя вести, если позвонит Ян. В последнее время она реже виделась с подругой, и Кирка заинтересовалась: «Кого прячешь, покажи». Вот этого делать и не следовало: Кира девка симпатичная, мужики к ней так и липнут. К тому же свободная: дважды побывала замужем и пару раз «ну, почти». Детей нет. Оно конечно, подруга, то-се, и десятку всегда до зарплаты стрельнуть можно, и последние колготки отдаст, а только мужик есть мужик. И не заметишь, как твой Янчик не тебе звонить будет, а Кирке. Ну что в ней такого? Большой нос, очки, длинная челка, ходит вперевалку… Правда, на ней всегда фирменные тряпки. Прическа, макияж… за хлебом не выйдет не накрасившись. Раньше Кира стеснялась очков, носила в сумке. Когда надо было что-то рассмотреть, щурилась, оттягивала пальцем угол глаза. Вдруг преобразилась: «Очки, Любаня, делают лицо», – так и сказала. Лицо не лицо, решила Любка, но вид умный и нос не так бросается в глаза.

Нет, Кирка девка умная. Таблетки Любке достает тоже она, не только под себя гребет. Оно недешево, да куда денешься.

…Волосы красили вместе, как и в первый раз. «Гулять так гулять, – Кира достала из сумочки два флакончика с лаком, – давай маникюр забацаем».

И «забацали». Эх, видел бы Янчик – такая красота пропадает!

Отставив растопыренные пальцы, Кира осторожно дула на ногти.

– Класс! И что, дома сидеть? Давай в кабак завалимся, я сегодня премию получила.

День остывал, солнце из комнаты давно ушло. Завтра суббота, на работу не надо. Телефон молчал и наверняка не зазвонит, если они с Киркой будут сидеть не здесь, а в шумном накуренном кафе, с чем-нибудь «долгоиграющим» на столе – кофе с пирожными мало, чтобы потанцевать и словить кайф. Если заказать рислинг, то этой кислятины хватит надолго.

Никуда они в тот вечер не пошли. Выскочили в гастроном, взяли сыру, бутылку вина («только не рислинг, от него челюсти сводит!») и вернулись в пустую квартиру. Кира находилась «между чуваками» – не в том смысле, что не могла выбрать одного из двоих, а просто вдребезги разругалась с одним и пока не нашла другого, так что вино пришлось очень кстати. К тому же разыгрался аппетит, и Любка быстро нажарила картошки.