Я — следом. Не может быть, чтобы она отдала их Пэдди.

— Да где же он? — Она оглядывает улицу в оба конца. — Пэ…

— Ма! — ору я.

— Ш-ш. Папу разбудишь, — шикает на меня Ма. Лицо у нее вдруг вытягивается, бледнеет. — У твоей старенькой Ма совсем голова набекрень. — Крутит на пальце обручальное кольцо. Она его теперь все время крутит. — Вот. — Протягивает раскрытую ладонь, на которой лежит монета, будто облатка для причастия. Новый священник поменял правила, облатку теперь можно брать в руки. Старая Эджи говорит, что он Антихрист.

— Спасибо, Ма! — Хватаю монету и бегу. Потом оборачиваюсь: — А в магазин вместо меня не сходишь, Ма? А то я тут разбогател. Могу тебе заплатить.

— Ну ты и шут гороховый, Микки Доннелли! — смеется Ма.

— А я не Доннелли, Ма.

— Нет, сынок, ты не Доннелли, ты О’Коннор… — Улыбается настоящей маминой улыбкой. Такую еще заслужить надо. — Через полчаса возвращайся ужинать. И не заставляй меня тебя звать, а то получишь вместо ужина подзатыльник.

— М-м-м-м… какая вкуснятина! — Облизываю губы и поглаживаю живот. Ма смеется.

Бегу к проулку. Оборачиваюсь, чтобы станцевать ей короткий танец, но Ма уже ушла в дом. Заглядываю за стену. Меня замечает Мэгги. Она в ярости. Блин. Я убежал и ее бросил. Танцую ей короткий танец. Поднимаю одну руку, в ней деньги, и другую, в ней фунтик с конфетами за 10 пенсов от миссис Маквиллан — и Мэгги бежит ко мне, как маленький носорожек.

Вижу, как у нее за спиной из гаража выходит какой-то мальчишка. Это Шлем-Башка, новенький из нашего класса, который пишет супер-рассказы. Это он играл в спектакле. Блин, я же знал, что терпеть его не могу. Придется теперь с ним тягаться, чтобы получить следующую роль.

11

ЧЕТЫРЕ НЕДЕЛИ ДО СВЯТОГО ГАБРИЭЛЯ

Мне скучно. И как люди в старые времена жили без телевизора? Я совсем измучился. Не сидится на месте — и все тут. Ма и Моль на работе. Мэгги играет с девчонками у стенки. Пэдди ушел собирать хворост — они надумали жечь костер на пустыре. Если он увидит меня с девчонками, мало мне не покажется. Меня вообще-то не тянет с ними играть, но хочется разузнать про спектакли. А Бридж все-таки страшная дрянь. Может, меня возьмут собирать хворост?

А вот я представлю, что окно — это телевизор. Мартина сидит на стене и смотрит на старших мальчишек у костра. Вот бы нам с ней поиграть, только вдвоем. Мы б посмеялись. Посмотрели друг на друга вволю. Может, даже спели бы песню. Что-нибудь вроде «Обожаю тебя безнадежно». Вот если бы еще Бридж куда-нибудь отвалила.

Придумал. Пойду погуляю с Киллером и прошвырнусь — будто бы совсем случайно — мимо девчонок. А потом свожу его посмотреть на новых жильцов в новых домах. Бегу во двор.

— Пошли, Киллер. Давай, дружище. Ну, ты молодец.

Он скачет за мной следом, бежим вместе на пустырь. Останавливаюсь неподалеку от девчонок, глажу его, а он лает и подпрыгивает. А я его еще и поддразниваю — делаю вид, что сейчас на него нападу.

— Мартина, давай домой! — кричит Мартинина мама.

Черт! Бегу к ее дому, как будто мне именно туда и было нужно.

— Привет, Микки, — говорит Мартина. — Привет, Киллер.

Гладит его, а я поэтому останавливаюсь.

— Привет, — говорю. — Ты чего делаешь?

— Так, играю. А ты разве нет?

— Мне нужно с Киллером погулять. — Закатываю глаза и фыркаю. — Моя собака, мне о ней и заботиться.

— Повезло тебе, — говорит она. Мартина Макналти считает, что мне повезло! — Кто тебе его купил?

— Папа.

Хочется соврать и сказать, что мама, но каждый дурак знает, что мамы не покупают собак.

— А где твой папа?

Краснею. Вот этого могла бы и не спрашивать.

— В Америке, — отвечаю. — Пытается найти работу. Как сможет, и нас всех туда заберет.

— Вот здорово! — одобряет она. — Но ты в ближайшее время не уедешь?

Чтоб мне провалиться со всеми косточками и потрохами! Она не хочет, чтобы я уезжал!

— Ну, мы, может, и не поедем никуда. Папа привезет кучу денег, мы и так будем богатыми.

— Мартина. Сию же минуту! — орет ее Ма.

— Давай, Микки, до встречи. Пока, Киллер.

И Мартина убегает к себе.

А вот. А вот. А вот вам всем! Подпрыгиваю на месте. Начинаю танцевать танец из «Волшебника страны Оз». Вижу мальчишек, прекращаю. Решаю повторить трюк, который сработал со Шлюхованом, дергаю Киллера к себе. Вижу краем глаза — некоторые из них таращатся. Сейчас лопнут от зависти. Ха! Поворачиваю к новой застройке. Больно они мне нужны. У меня собака, я запросто заведу друзей из тех, что поселились на новом участке.

Они мне, кажется, что-то кричат, но я даже не слушаю.

Наша улица теперь совсем на себя не похожа. Получился какой-то отдельный мирок. Огибаю углы, вхожу в повороты, будто Трон на мотоцикле. Настоящий лабиринт. Сейчас заблужусь, а ведь я живу в двух шагах. Тут у них двери не оставляют открытыми, не то что у нас, хотя и на нашей улице старая Эджи повадилась запирать дверь. Говорит, что запирается, даже когда сама внутри. А соседи об этом судачат.

Все теперь переселяются в Ардойн, потому что у нас бесплатное телевидение. А кроме того, тут ни воров, ни грабителей — разве что собственный Папаня! — и никто не нарушает местные законы, потому что парни из ИРА живо прострелят тебе коленную чашечку. Нарушишь снова, тебя «выдавят» из района, а вернешься — не жилец.

Сижу на стеночке возле нового дома, гляжу, как ребятишки возятся в песке на еще одной стройплощадке. Какой-то мелкий малец из новых стоит у себя в дверях, смотрит на меня.

— Давай, Киллер. Прыгай. Прыгай.

Поднимаю руку, дергаю вверх. Киллер прыгает, пытаясь ее поймать.

— Да чтоб тебя! Лежать! — кричу я на Киллера, а сам слежу за пацаном, который подходит ближе, пиная ногой камушек.

— Это твоя собака? — спрашивает пацан.

— Да.

— Какая классная, — говорит он.

— Он умеет делать всякие трюки.

— Правда?

— Да, но только за сухарики. Он — из особых собак, которых показывают в рекламе «Педигри». У нас даже есть особая бумажка, где написано, какая это ценная собака.

Я это видел по телевизору.

— А, вот оно что. — Он смеется. — Ну ты и задавака!

Не понравился он мне, и я решил уйти. Кто первый ушел — тот и круче; значит, я взял верх.

— А ты в какую школу ходишь! — кричит он мне вслед.

— Пойду