липкое. Руки красные. Какой я дурак. Он и не заметил, что я описался. А я взял и все выложил. Дурак, дурак, дурак! Убил бы тебя, Микки Доннелли! Убил бы прямо на месте!

На меня бегут трое в балаклавах. Дяденька, который меня держит, прячет лицо. Я, вслед за ним, тоже. Чего не видел, о том и не расскажешь.

— Ты зачем, блин, сюда приперся! — орет один в балаклаве. Меня хватают за плечи двумя руками. Балаклавщик меня сцапал.

— Только посмотри на свою голову! Живо давай домой, Микки.

Он меня знает. Боец ИРА знает меня? Давно Пропавший Дядя Томми?

Я знаю, кто это.

— Живо, Микки! — кричит Пэдди, но мне не двинуться с места.

Дяденька, который пытался мне помочь, уносит ноги.

Киллер. Где Киллер?! Он со мной был… нельзя же… Пэдди тащит меня по дороге, я волочу обе ноги. Вот я про него маме расскажу, она же говорила…

— Беги! — кричит другой в балаклаве. — Ничего с ним не будет!

Меня выпускают. Пэдди пятится от меня, потом поворачивается и бежит. Описанным ногам делается холодно.

Лай.

— Киллер! — кричу. Да где же он? — Киллер!

Вон он, посреди дороги, смотрит на меня. А дальше, за ним, по Флэкс-Стрит едет в сторону казармы «Сарацин». Бегу, падаю. Больно коленям. Опять ничего не слышно. Голова тяжелая. А Киллер кажется таким крошечным! Я вижу, что он лает.

— Киллер, сюда!

Я сам-то издаю какие-то звуки? С трудом поднимаюсь. «Сарацин» едет прямо на Киллера. Он что, не слышит рева машины? Дальше на Флэкс-Стрит появляется несколько мальчишек, они кидают в «Сарацин» камни и бутылки.

На пустыре валяются тела бритов и копов. Какой-то дядька без рубашки идет, шатаясь, в мою сторону — руки раскинуты, прямо как в фильме ужасов.

— Киллер!

Он так и сидит, глядя на меня. Вот ведь дурачок!

— Беги!

«Сарацин» уже совсем с ним рядом.

«Киллер, уходи оттуда, давай ко мне, пожалуйста!» — телепатирую я ему.

«Зря ты меня сюда привел, Микки».

«Киллер?» Опять мы общаемся телепатически.

«Тебе же не разрешают ходить на Флэкс-Стрит. Ты знаешь, что ходить сюда одному нельзя. Ты знаешь, что выводить меня на прогулку без разрешения тебе не велено. И вот я теперь на Флэкс-Стрит. И сейчас меня задавят».

«Сарацин» ползет совсем медленно. Киллер еще сто раз может успеть убежать. Почему же не бежит?

— Уходи, спасайся!

Я не могу идти прямо. Никчемный я человек, прямо как мой Папаня-алкаш.

«Микки, он сейчас на меня наедет».

Дяденька, который пытался мне помочь, возвращается.

— Мистер, спасите мою собаку! — кричу я ему. — Мистер, пожалуйста, мой песик — он вон там!

Он бежит ко мне.

— Не меня. Мою собаку! — кричу я ему.

Вот ведь идиот.

— Киллер!

Слава богу, услышал. Дернулся в мою сторону, но задние лапы не слушаются. Что с ним? Что я натворил? «Сарацин» взревывает.

— Киллер!

Теперь я могу идти прямо. Ускоряюсь. Указываю на него, дяденька — он уже на подходе — оборачивается, видит Киллера. Закрывает рукой глаза.

Оборачиваюсь и вижу, что «Сарацин» вильнул, но все же задел Киллера — его подбросило в воздух, закрутило. Упал на обочину. Шевелится. Он жив.

— Я сейчас!

«Чего бы это ни стоило. Я найду самых лучших врачей на свете, мы тебя вылечим», — телепатирую я ему. Подбегаю, наклоняюсь. Поднимать его или нет? Я не знаю, что делать. Киллер смотрит на меня. Прямо в глаза. Хочет мне что-то сказать.

«Микки, помоги мне, ты же видишь — я умираю!»

Закрывает глаза. «Нет, Киллер, не засыпай. Когда ударился головой, засыпать нельзя, потом уже не проснешься. Помнишь, я тебе говорил? Это мне сказала одна тетя, когда я упал с качелей в аквапарке».

«Микки, но я же не падал с качелей».

— Нет. Это бомба. И «Сарацин».

«Все из-за того, что ты меня сюда привел. И отпустил».

— Это я во всем виноват.

«Я тебя люблю, Микки».

— Я тебя тоже, Киллер. Как же мне тебя жалко!

«А мне жалко тебя».

«Почему?»

«А с кем ты теперь будешь играть?»

Киллер закрывает глаза. Хочет поспать минуточку. Я закрываю тоже.

Тьма.

Слова.

Крутятся.

Больно.

Фейерверк.

Тшшш.

— Ты где живешь, сынок?

— Мамочка?

Открываю глаза.

— Как тебя звать? — спрашивает дяденька.

И я слышу. Прохожу мимо него.

— Мамочка.

Я хороший мальчик.

И мамочка не перестанет меня любить.

Бегу. Больно.

Кружится голова. Тошнит. Все плывет.

На нашей улице все повыходили из домов. Моргаю. Глаза закатываются куда-то внутрь.

Вот наша задняя калитка. Как я здесь оказался?

Сосредоточься. Просунь руку. Открой засов. Просочись внутрь.

Нужно умыть лицо. Уничтожить улики. Вода. Миска Киллера. Другого выхода нет.

Споласкиваю лицо и голову — вода становится красной. Выливаю ее в водосток. Смотрю на свое отражение в металлической миске. Никакой крови.

Мелкая Мэгги подходит к кухонному окну.

— Мэгги! — кричу я ей шепотом и машу рукой.

Она меня видит. «Выйди!» — показываю ей рукой. И прячусь за дворовой оградой.

— Что с тобой? — Она перепугалась.

— Ты взрыв слышала?

— Угу, здоровый. Все на улицу повыскакивали, — говорит она.

— Я там был. Прямо рядом. Смотри, чего. — Показываю ей свои штаны.

— Иди маме скажи, — предлагает она.

— Ма меня убьет, если я таким заявлюсь. Сразу поймет, что я там был. Тебе придется притащить мне чистые штаны или шорты.

— Да как я их тебе вынесу?

— Мэгги, придется. И никому ничего не говори, даже если попадешься. Придумай что-нибудь, главное — не раскалывайся!

Мелкая убегает в дом. Мокрые штаны липнут к коже. И пахнут, если нагнуться. Сбрасываю ботинки, стягиваю штаны.

— Микки! — Подходит Мэгги с пакетом.

— Молодчина, — говорю я ей.

Стаскиваю штаны, трусы тоже, надеваю сухие. Мокрое засовываю в мешок, а его — в конуру Киллера. Внутри ёкает, но сейчас некогда об этом думать.

— Пэдди дома? — спрашиваю.

— Только что наверх пошел, — отвечает Мэгги.

Внутри ёкает снова. В нашу комнату теперь не сунешься.

— Ты чего натворил? — спрашивает Ма, выходя во двор.

— Ничего, — отвечаю.

Она что, знает? Смотрю на Мэгги. Та пожимает плечами.

— Ты на нее не смотри. У тебя на физиономии все написано. Во что вляпался, малый?

— Ни во что, мамочка, Богом клянусь.

Боженька, помоги мне, пожалуйста. Я что хочешь сделаю.

— Вот ведь врунишка, совсем Бога не боится. Вот уж отправлю тебя к святому отцу, без всяких шуток. — Ма хмурит брови, подходит ближе. — Что это у тебя там, на голове?

Дотрагиваюсь до головы, там что-то теплое.

— Пошли в дом, погляжу.

Ма уходит внутрь, я за ней.

— Я бежал по Брэй, мамочка, и упал, а тебе