царил бардак: за несколько минут Андрес превратил помещение в подобие свалки.

Он хотел было поприветствовать девушку, даже открыл рот, но ему нечего было сказать.

– Знаешь, почему твоя семья отправила меня поговорить с тобой? – спросила Арлетт, остановившись в десяти метрах.

– Увидели в тебе талант психолога? – предположил Андрес. Он сейчас не мог думать о своей семье, он представлял, как находит Тауэра и вонзает тому в голову металлические пальцы. Разрывает её на две части. С этими мыслями он вырвал очередную страницу из журнала, скомкал её и бросил на пол, после чего раздавил металлической пяткой, представляя, как у Тауэра растекаются мозги.

– Они решили, что мне тяжелее всего пришлось в жизни, значит, именно я должна убедить тебя, что всё будет хорошо. Глупость какая, правда?

– Не то слово, – подтвердил Андрес. – Они не видели, что в тюрьме тебе приходилось легче всех.

– Не говори так, – внезапно возразила она. – Ты ведь знаешь, что я в тюрьме с младенчества, там же потеряла ноги. Это было совсем не легко.

– Прости…

Арлетт подкатила коляску на метр ближе. Если бы не тусклое уличное освещение, она бы уже заметила, какие метаморфозы происходят с лицом Андреса. Он представлял себе всех своих врагов и способы, какими он будет их душить. Очередной лист бумаги полетел на пол.

– Знаешь, что я почувствовала, когда мама мне впервые сказала, что я никогда не выйду за территорию тюрьмы? Мне тогда было всего три года, и это единственное воспоминание из того возраста.

– Чувство несправедливости? – предположил Андрес. Он старался сохранять невозмутимость в голосе, чтобы девушка не почувствовала бешенства в его крови.

– Удивление. Я была слишком мала, чтобы понять все причины своего положения. Чувство несправедливости пришло намного позже. А что я почувствовала, когда в шесть лет мне сказали, что я больше никогда не смогу ходить?

– Страх?

– И это тоже. Среди надзирателей был педофил, и он ночью проник в мою камеру. Завязалась драка, мою маму и её подругу надзиратель бил дубинкой, а меня пытался вырвать из их рук. Неудачное стечение обстоятельств, и вот я лечу со второго этажа спиной на деревянный стол.

– Педофил? – удивился Андрес. – Не думал, что такое возможно в обыкновенной тюрьме.

– Он не пережил ту ночь, – пояснила Арлетт. – Я потеряла ноги, а он свою жизнь. Другие надзиратели привязали его к столбу для сушки белья и били до тех пор, пока он не покинул этот мир. И ещё минут двадцать после этого.

– И поделом.

– А что я почувствовала, когда у меня появился мобильный телефон? Через интернет я смотрела на мир за стенами и понимала, что не увижу ничего.

– Гнев. Ты хотела разорвать весь мир, чтобы никто не смог им наслаждаться, пока это недоступно тебе. Я бы именно это и чувствовал.

Андрес вырвал новый лист, а затем разорвал его на множество кусочков.

– И гнев, и уныние, возмущение, обиду. Всё, что можно было испытать, осознавая своё бессилие.

Обыкновенно весёлое лицо Арлетт в этот раз сохраняло каменную невозмутимость. Казалось, даже акцент уменьшился в её голосе. За несколько дней на свободе она стала говорить, как после нескольких месяцев практики.

– Тогда почему ты была так жизнерадостна? – спросил Андрес в недоумении. Пламя у него внутри начало отступать, слова девушки удивили его. – Каждый раз, когда я тебя видел, ты просто сияла. Притворялась?

– Я решила не унывать, вот так просто, – усмехнулась Арлетт. – В конце концов я поняла, что уныние не приносит ничего кроме уныния. У меня было множество друзей, все они мне помогали и желали счастья. Ты и вовсе из тюрьмы вытащил.

– Это был не я, а Хи с Яном, – поправил Андрес. – Я валялся без сознания, поэтому моей заслуги здесь никакой. Но ты права.

– Как видишь, я на свободе. Твоя сестра обещала, что подарит мне новые ноги. Я сейчас – самый счастливый человек на Земле. Я потеряла друзей из Филь Абуда, но успела завести новых: я подружилась с твоей мамой, сестрой, с обоими телохранителями. Михал обещал показать коллекцию крышек от напитков, которую он собирает уже больше тридцати лет.

– О боже, его коллекция крышек… – протянул Андрес. Он даже забыл о книге, из которой вырывал листы. – Кому он только её не показывал. Кажется, он ценит её больше, чем дом, в котором эта коллекция находится.

– С той забавной девушкой, что одевается, словно живёт на кладбище, – продолжила Арлетт. – Подружилась даже с санитаром, что приходил к тебе пару дней назад. У него, оказывается, свой мотоциклетный клуб. Знал об этом?

– Нет, – помотал головой Андрес. – И со мной. Я тебе тоже друг.

Последнее слово Андрес произнёс сдавленно, он его словно проглотил. Ему нравилась Арлетт, но он не мог сказать этого прямо. В прошлой жизни он нашёл бы в себе достаточно уверенности, но сейчас он чувствовал себя слишком уродливым, чтобы раскрыться.

– Да, ты мне тоже друг, – подтвердила Арлетт. – Даже…

Предложение она не закончила, так и замолчала на полуслове.

– Даже что? – спросил Андрес с надеждой.

– Не бери в голову. Пойдём лучше поедим нсибы. Я научила повара готовить её.

Андрес указал себе на грудь и произнёс с ухмылкой:

– Мне больше ни разу в жизни не придётся её есть.

С этими словами он выбросил прочь технический журнал. Там осталось меньше половины листов, и теперь бумага валялась вокруг скрученными шариками. У него перед мысленным взором по-прежнему стоял Чарльз Тауэр с выдавленными глазами и оторванной челюстью, но теперь Андрес уже не испытывал такой жгучей ярости, как вначале.

– Ресторан двумя этажами ниже, – произнесла Арлетт. – Если хочешь, возьми с собой капельницу, поедим вместе. Это нормальная шутка или пока рановато?

– Рановато, – ответил Андрес. Он старался забыть об отвратительном металлическом теле, но не получалось.

В стороне от медицинских приборов висел больничный халат, Андрес надел его и застегнул до последней пуговицы на горле, чтобы никто не увидел, каким уродом он сейчас стал.

– Ты очень красивый, – сказала Арлетт. Она подъехала к нему и прикоснулась крохотной ладонью к его плечу. – Не прячь своё тело.

– Я раньше был красивым, – поправил её Андрес. – Когда у меня было моё тело, мои мышцы и моя кожа. А теперь я не хочу, чтобы кто-то видел меня таким.

Вдвоём они направились к лифту. Андрес катил перед собой коляску, он совершенно не чувствовал усилий, которые прилагало его новое тело, и это вновь разогрело в нём огонь, слегка прикрытый поддержкой. Ему всё больше нравилась Арлетт с её энтузиазмом и бьющей через край энергией. Казалось, ничто в мире не могло пошатнуть её мировоззрения. Ей было всего двадцать два, что на два года меньше, чем Андресу, но психологически она была старше любого в этом здании.

«Скорее бы отправиться в путешествие», – пришла к нему внезапная мысль. Ему захотелось уехать из города как можно скорее, полежать с Арлетт на уединённом пляже, чтобы вокруг не было ни человека. Чтобы никто его не видел, не рассматривал и не шептался о том, каким он стал уродом. Только ей одной он бы разрешал смотреть на своё новое, лишённое пола тело.

Этажом ниже двери лифта открылись, и перед Андресом появился Хи. Не говоря ни слова, тот зашёл в лифт и стал позади. За что Андрес ценил своего телохранителя и друга – тот всегда понимал его самочувствие. Несмотря на разницу в возрасте и национальности, они были словно братья-близнецы.

– Мы едем в ресторан на семьдесят шестом, – произнесла Арлетт, и Хи согласно кивнул.

На выходе из лифта их встретил просторный зал, раскинувшийся на половину этажа.

Стояла ночь, поэтому посетителей оказалось немного: четыре пары, рассаженных в разных концах зала. Двое подростков сидели за одним столом, и каждый смотрел в свой телефон, они изредка делились комментариями. Чуть в стороне от них находились угрюмые мужчина и женщина. Они держали по чашке чая и смотрели через окно на огни ночного города. Их лица подсвечивались голубым, когда мимо здания проходила одна из голограмм.

Возле входа сидели два бородатых парня и играли в шашки на телефоне. На двоих у них была одна полупустая бутылка воды. За ними – девочка с отцом потягивали зелёный чай.

– Вы