Бросаю взгляд на место тайника. Все ясно: большие камни возле кустов переставлены. Значит, это сигнал провала.

— Идем другой дорогой, в обход, через шоссе.

— Муна янки взяли, — шепотом произнес Кейметинов.

Обходим эту гору и карабкаемся на другую. Сверху наблюдаем колонну вражеской техники. Светят фары, удара с воздуха они не боятся. Видим новые танки М-48 «Паттон», легкие танки «Чаффи» и «Шерманы». За танками идут самоходки на базе полугусеничного бэтээра М-3. Прошел танковый батальон и дивизион самоходных орудий.

— Вперед, — выдохнул Иваныч.

Перебегаю шоссе, залегаю в камнях, выставив ствол. Теперь я прикрываю командира, который через мгновение залегает рядом. Вообще-то шоссе патрулируется военными полицейскими на джипах.

— Смотри, что это? — слышу шепот.

Повернув голову влево, метрах в семи между камней вижу человеческое тело.

— Проверь.

Забрасываю карабин за спину и с пистолетом в руке на корточках медленно иду по канаве.

От увиденного становится жутковато. Разбросав в стороны руки, лежит молодая кореянка. Труп несчастной совершенно голый. На шее глубокая рана от удара ножом. «От 'Кей-Бара» [126]", — машинально отмечаю я. На шее и груди запеклась кровь. Девушка очень похожа на Айжан — такие же миндалевидные глаза. Это особенно ужасно. Они остались открытыми и удивленно смотрели в ночное небо.

Все ясно. Ее везли в кузове грузовика, и, что с ней творили, тоже понятно. Потом, ударив ножом, выбросили из машины.

Я машинально развернул плащ-палатку с нашитыми полосками ткани и накрыл тело убитой.

— Похоронить бы, командир, — вырвалось у меня.

— Отставить эмоции, товарищ капитан-лейтенант. Вы не кисейная барышня. Забери плащ-палатку и уходим. Следов нам оставлять нельзя.

Делаю глубокий вдох носом и медленно выдыхаю. Сворачиваю плащ-палатку.

— Ты же с сорок первого в разведке, должен привыкнуть, что против нас нелюди, — с надрывом выдохнул капитан.

Через три часа, к пяти утра, мы уже были на месте — на небольшом мысе, с трех сторон омываемом волнами Японского моря. Волны с шумом бьются о каменистый берег, кричат чайки.

Кейметинов составляет радиограмму, и я на рассвете выхожу в эфир. На Большой земле должны знать о провале агента и переброске войск к фронту. Вообще-то с этого места в эфир мы выходим уже третий раз. Пора бы менять место стоянки. Как говорится, на новую радиостанцию надейся, но сам не плошай. Уже потом я понял, Кейметинов должен был встретиться с тем, кто подал сигнал о провале. Вот уже пятнадцать дней нам удается уходить от поисковых групп противника. Выручает горное снаряжение и навыки, которых не имеют наши преследователи.

На четвертые сутки пребывания здесь я несу вахту во второй половине ночи. Опершись спиной на могучий ствол корейского кедра, смотрю на море. На душе тревожно.

Вдруг показалось, что к шуму прибоя добавился посторонний звук. Я приподнялся, всматриваясь в темноту. Через пару минут на фоне поднимающегося солнца я увидел выходящие из-за скал два тридцатипятиметровых десантных судна LCT-5. Их еще иногда называют большим плавающим танком. Корабли врага прошли вдоль скалистого побережья и внезапно появились, как черт из табакерки.

— Группа, к бою! — мой крик сливается с очередью крупнокалиберного «браунинга» [127].

Рядом упала сбитая пулей ветка. Плавающие танки охватывают мыс с двух сторон, подходя к берегу.

Башни на борту извергаются огнем. Пока что разрывные пули секут деревья и камни выше над нами.

— Игорь, навеску [128]! Виктор, хватай рацию и приемник! — кричит капитан, отстреливаясь из карабина. Он бьет короткими очередями.

Правый транспортер уже вылез носом на берег. По откинутой аппарели выбегают морские пехотинцы. В атакующей цепи слышен лай собак.

Рывком забрасываю за плечи рацию и выдергиваю чеку гранаты. Американская граната МК-2, выкрашенная в ядовито-желтый цвет, скатывается на крупную прибрежную гальку, прямо под ноги атакующим.

Взрыв гранаты и меткий огонь Иваныча останавливают атакующих. В грохоте стрельбы слышен душераздирающий крик человеческой боли.

— Командир, слева обходят! — крик Игоря заглушают очереди его автомата.

Я хватаю приемник, вешаю его на шею. Надеваю перчатки, без них веревка сорвет кожу до мяса. Карабин висит на груди.

— Черкасов, пошел. — Крик командира заглушают пулеметные очереди и винтовочные выстрелы. Игорь успел закрепить веревку за плоский ровный камень над обрывом в стороне, противоположной морю. Внизу под нами смешанная роща. На опушке растет каменная береза, в глубине амурский бархат, ясень и маньчжурский орех.

Перекидывая через плечо веревку для спуска дюльфером [129], вижу, как пуля отбрасывает Игоря на камни. На его левом бедре расплывается большое красное пятно.

Спуск метров двадцать занимает не более минуты. За мной следом летит Иваныч. Наверху длинными очередями отбивается Игорь. Потом вниз летит веревка. Это Игорь, увидев, что веревка ослабла, резанул по ней финкой.

Кейметинов хватает веревку в охапку, и мы бежим между деревьями. Наверху уже слышны пистолетные выстрелы из «кольта». Я насчитал восемь выстрелов. Потом тишина, и через мгновение — яростное рычание овчарок, вцепившихся в свою жертву. Еще мгновение, и наверху раздался сдвоенный гранатный взрыв.

Бежим между деревьями. На бегу замечаю, что уже появились первые молодые листочки. Пробежав около пяти километров, мы оказались на берегу ручья. С шумом взлетели две куропатки. Камни здесь заросли мхом, но вода чистейшая. Видно каменистое дно и мелкую рыбешку. Заходим в воду и идем вверх по ручью. Тут уже америкосам собаки не помогут. Останавливаемся передохнуть.

— Перевяжи, — показал мне задетое пулей предплечье Иваныч.

Да, итоги неутешительны. Игорь погиб, рация разбита. Пуля разбила передающий блок и, изменив направление, вышла сбоку, вырвав кусок корпуса. А предназначена была эта пуля мне. Кроме этого, осколок сердечника крупнокалиберной пули прошил сбоку блок питания. Безносая в который раз проходит рядом со мной. Опускаю в ручей разбитую рацию. Сверху закладываю камнями.

А до линии фронта около сотни километров. По молодому подлеску выходим к шоссе. Залегаем в кустах у дорожной обочины. Здесь они пока нас точно искать не будут.

Молча лежим, говорить не хочется. Привыкнуть к чужой смерти невозможно. На душе всегда чувство вины — почему он погиб, а я остался в живых?

Сейчас тело Игоря, его экипировку и оружие рассматривают и фотографируют янки в отделе армейской службы безопасности.

А мы лежим в кустах шиповника и пока не знаем, что делать. Ждем у моря погоды.

Вот уже пять часов мы лежим без движения за кустом шиповника. За это время подсохли мои намокшие в ручье портянки. Но зашло солнце, и резко похолодало. Стемнело. По трассе, идущей на север, периодически видны фары проходящих мимо машин. Два часа назад проехали три джипа военной полиции с пулеметами. Пулеметчики внимательно осматривали близлежащие высотки, покрытые порослью молодых каменных березок. Это по нашу душу. Сколько еще нам здесь лежать и что делать дальше?

Час назад мы съели плитку шоколада — все наши продукты. Наши запасы — тушенка, сухари и круто соленое сало — остались в тайнике. Это километрах в пятнадцати от места нашего последнего базирования. Но идти туда сейчас — безумие. Холодает, я потихоньку начинаю мерзнуть, лежа на земле. Все снаряжение осталось на базе: два спальных мешка, плащ-накидки и рюкзаки. Мне особенно жалко мой горный рюкзак с дюралевым каркасом. Он у меня с осени сорок второго. Производили такие в Германии для высокогорных батальонов вермахта.

Я в нем носил и двухлетнюю дочку Машу, когда мы с Айжан собирали грибы в подмосковных лесах. Было это, помню, летом после третьего курса.

— Как в сказке, медведь Машу несет, — смеялась Айжан.

Сама она несла за плечами плетенный из лыка короб — изделие местных умельцев.

От воспоминаний отвлек приближающийся шум моторов. Появилась голова автоколонны. Мимо нас проходят машины снабжения — «Доджи», везущие боеприпасы, и «Студебеккеры» с цистернами. Головным прошел бронетранспортер охранения М-3.

Колонна сильно растянута. Разрывы между машинами до ста метров. Видимо, они уже немало проехали. Да и неудивительно — дорога петляет между сопками, и установленную дистанцию выдерживать сложно. Мы лежим как раз у очередного поворота.

Колонна останавливается. Из машин выходят водители. Кое-где уже засветились огоньки сигарет. В воздухе повис