Через три минуты бросаю в зашипевший жир грибы. Еще минут через семь Иваныч и Игорь начинают принюхиваться и посматривать на мою стряпню.

А я, размахивая шапкой, раздуваю огонь. Запах от сморчков умопомрачительный. Помешивая ложкой, вижу, что грибы зарумянились и дали сок. Вода в плотно закрытой фляге почти закипела. Рукой в перчатке снимаю шипящий котелок. Снимаю крышку и вываливаю содержимое в большой котел. Котел ставлю на огонь вместо котелка и фляжки. Горячую воду наливаю в котелок и, закрыв крышку, встряхиваю. Потом воду выливаю в котел. В нем мы позже заварим чай. Подбрасываю бересту и спортивной шапкой раздуваю огонь. Минут через пять вода закипает.

Высыпаю в кипящий грибной бульон разломанные сухари. Это Игорь мне немного помог, совместив радиовахту с работой на камбузе. Так он в шутку, по-морскому зовет мой очаг. Я готовлю блюдо сибирских охотников — сухарницу. Как только варево закипает, вываливаю туда банку тушенки. Котел снимаю с огня и ставлю котелок и флягу с водой. Пустую банку сую в огонь. После обжига закопанная банка быстро проржавеет и сгниет. Кроме того, обожженная банка не будет привлекать мух. Они уже появились на солнышке.

Минут через пятнадцать сухарница доходит. От котла исходит аппетитный запах грибов с мясом.

Втянув носом запах, я вспомнил апрель сорок второго года. Тогда я увидел сморчки первый раз в жизни. Ведь на моей степной родине они не растут.

Было это, когда в школу младшего комсостава ОМСБОН приехал старенький профессор из Москвы. Его сын, студент биофака, летом добровольцем ушел на фронт. Поскольку парень имел разряд по парашютному спорту, его отобрали в нашу бригаду. Я знал, что в марте он погиб в немецком тылу.

А тогда интеллигентный старичок около недели читал нам лекции по микологии [118]. Причем теоретические занятия он совмещал с практикой. В столовой нас, курсантов, при этом не кормили. Тогда я научился находить самые ранние сморчки и серно-желтый трутовик [119]. Научился готовить из сморчков тонизирующий отвар. Еще узнал, что красный мухомор не ядовит, а съедобен и довольно вкусен. Надо только перед жаркой его сварить и слить воду. Желательно два раза.

Потом, в июле сорок пятого, когда нашу группу перебросили на Дальний Восток, я через Приморское управление НКГБ нашел толкового учителя биологии. Бывший фронтовик-нивх[120], лет тридцати, с живым умным лицом, комиссованный после ранения на Курской дуге, охотно согласился помочь. Он пару раз ходил с разведчиками в тайгу, хотя ему было явно тяжело наступать на раненую ногу. Он, выросший в поселке рыбаков и охотников, показал и объяснил нам, как находить и готовить то, что растет только на Дальнем Востоке: папоротник орляк, оленьи рожки[121] и грибную лапшу[122]. Школьный учитель прекрасно понял, кто мы и к чему готовимся. Прощаясь, бывший снайпер отсыпал нам из своих запасов вещмешок кедровых орехов. Они на Дальнем Востоке крупные, в несколько раз больше сибирских.

Еще мне вспомнилось, что интеллигентный профессор учил нас и более серьезным, можно сказать, страшным вещам — как и какие грибы и растения можно использовать в качестве смертельного оружия. Эти знания один раз умело использовал мой товарищ по школе Ваня Васильев в мае сорок четвертого года в Белоруссии. Отряд, в составе которого он был заброшен летом сорок второго в немецкий тыл, к тому времени разросся до партизанской бригады. Соединение вобрало в себя окруженцев лета сорок первого года и местных колхозников. Был в бригаде и свой семейный лагерь, где от карателей спасали женщин и детей.

Тогда их всех вместе ждала смерть. В преддверии летнего советского наступления фашисты зачищали свои оперативные тылы, проводя масштабную антипартизанскую операцию «Котбус». Сейчас против них действовали не только егеря ягдкоманд [124], охранные и полицейские части.

Весь лесной массив был блокирован снятыми с фронта частями вермахта. А участок леса, где заняли оборону партизаны, днем и ночью подвергался минометному и артиллерийскому обстрелу. Убитых и раненых прибавлялось с каждым часом обстрела. Жить им оставалось до утра. Сначала начнется общий штурм блокированного партизанского лагеря, а потом егеря прочешут лес, добивая уцелевших.

Тогда, вечером, Ваня медленно, по несколько метров в час, полз мимо охранения немецких егерей. Затем пополз уже быстрее. Оказавшись на краю леса, быстро нашел то, что искал по аппетитному запаху. Пролежав в траве около получаса, увидел, как повар немецкой мотопехотной роты отошел в кусты по нужде. Часовой возле замаскированных бронетранспортеров «Ганомаг» мечтательно жмурился, глядя на заходящее солнце. Ему пребывание здесь, в тылу, после ужасов Восточного фронта казалось отдыхом и почти курортом. Тем более что его скоро сменят с поста, а там — плотный ужин и спать. А чего здесь бояться? Перед опушкой леса окопалась и заняла оборону их рота с пулеметами и минометами взвода тяжелого оружия. А за ними позиция ведущей огонь по лесу батареи 105-мм гаубиц. Ни повар, кряхтевший в кустах, ни часовой, ни солдаты в окопах не заметили, как возле накрытой масксетью полевой кухни что-то мелькнуло. А лязг крышки котла заглушил очередной пушечный выстрел.

А Ваня, быстро высыпавший в кипящее варево содержимое мешочка с мелко нарезанными грибами, уже стремительно отползал в лес, полностью сливаясь с травой в своем пятнисто-лохматом маскхалате. Несколько часов назад он второй раз в жизни собирал эти красивые грибы с зеленой шляпкой [125]. Первый раз был два года назад, когда профессор объяснял курсантам, какие бывают виды бледной поганки.

А через пять часов, ночью, партизаны пошли на прорыв. Быстро прорвались через заслон егерей и вышли к опушке леса. В окопах сидели и лежали немцы с остекленевшими глазами и пеной у рта. Идущая впереди штурмовая группа еще расстреливала немецких артиллеристов и минировала орудия, а Ваня уже завел трофейный БТР и выбрасывал из него тела водителя и пулеметчика. Потом стал помогать женщинам загружать в бронемашину маленьких детей. Вырвались тогда партизаны из окружения без потерь и вывезли в лесной массив на захваченных машинах и бронетранспортерах всех раненых.

А рассказывал мне про это Иван осенью сорок четвертого, когда после освобождения Белоруссии и доподготовки служил в моей группе. Иван тогда заменил на должности зама Саню Пинкевича, уехавшего на офицерские курсы.

…От воспоминаний отвлек голос командира:

— Когда есть-то будем, а то раздразнил, понимаешь?

Накладываю полную крышку от котелка и несу Иванычу.

Командир группы должен есть первым. Так принято. Вместо лука сойдут жестковатые стебли осоки. Потом едим мы с Игорем. После сытного завтрака, совмещенного с обедом, по очереди спим до вечера.

Я уже два раза ходил ночью с Иванычем к корейской деревне километрах в пяти от аэродрома. Хорошо помню первую ходку, сразу после высадки.

Идущий впереди Кейметинов поднял руку. Я присел на колено, изготовившись к бою. Капитан подошел к кустам возле двух больших камней. Из кустов шиповника вышел молодой кореец. Одет он был в американский авторемонтный комбинезон. Они коротко обнялись с Кейметиновым. Общались они не более пяти минут. После этой встречи мы знали все рабочие частоты самолетных радиостанций янки. А еще через двое суток мы знали все, что творится на аэродроме. Болтают, понимаешь, лишнее в эфире. Как я понял, этот парень работает в мастерской на аэродроме. Второй раз на этом же месте Иваныч из-под камня достал коробочку и что-то положил под нее.

Сейчас мы идем в третий раз. «Бог троицу любит», — мелькнула в голове поговорка.

Луна освещала все вокруг бело-желтым светом. Но нас это полнолуние не очень радует. Идем по камням, на тропу не выходим. Мало ли что. Когда переходили ручей в зарослях шиповника, из-под ног метнулся заяц.

— Фу ты, черт, — шепотом сказал Иваныч, — чуть не пальнул в него…

Выйдя из-за скалы к знакомым камням, Кейметинов вдруг резко поднял и опустил правую руку. Я мгновенно распластался в камнях, выставив ствол автомата. Что там увидел командир? Еще в начале военной службы мне постоянно говорили, что в русском языке два глагола — смотреть и видеть. И разведчик обязан видеть то, на что