уже не дитя. Здесь она чувствовала себя как в тесной клетке…

– Хватит! – Эсбар выдернула у нее руку и шагнула на балкон. – Слышать не могу, как ты снова оправдываешь ее глупость.

– Она клянется, что ни слова не сказала ему об обители.

– Даже если так, чужак должен был понять, что она не живет в лесу, как дикий зверь. На ней добротная одежда, она вооружена, и еще ихневмон. Если он проронил хоть слово об этом в Димбау, они заподозрят и станут искать, а если найдут, захотят присвоить силу дерева. И все наши надежды осилить Безымянного рухнут.

– Эс, прошу тебя. Должен быть другой способ.

– Какой?

– Сию заслуживает голоса в этом деле, – тихо сказала Тунува. – Позволь, я предложу ей выбор.

Эсбар перехватила ее взгляд. Денаг всегда держала у себя запас сладких пустынных трав, вызывающих выкидыш.

– Это уничтожит доказательство ее встреч с чужаком.

Тунува молчала. Молчала долго. Молчала, вглядываясь куда-то в даль, как и Эсбар.

– Если я и скрою это от настоятельницы, – заговорила она, – то при одном условии.

– Назови его.

– Чужак должен умереть. Иначе угрозу от обители не отвести.

Тунува вспомнила лицо Сию, когда та рассказывала об этом Анайсо. Сколько радости и нежности было в ее улыбке.

– Это разобьет ей сердце, – сквозь ком в горле сказала она. – И она поймет, что это мы.

– Скажу ей, что это я, и сделаю это одна. Когда-нибудь она поймет, что иначе было нельзя. – Эсбар коснулась ее щеки. – Я знаю, ты ее любишь. Понимаю, ты хочешь защитить ее от всякой боли. Но нет ничего выше нашего призвания.

«Ты не допустишь, чтобы иная любовь пересилила твою любовь к Матери».

– Пойду к Сию, – сказала Тунува.

– Если она откажется от твоего средства, мне придется донести Сагул. Ты должна мне это простить, Тунува.

– Уже простила.

Сию в комнате не было. Тунува прошла в глубину обители, в комнаты мужчин, но думала о другом. Травы придется готовить тайком от Денаг, а Денаг строго стережет свои запасы, у нее все подсчитано до последнего листика и стебелька.

Имсурин, уронив книгу на грудь, дремал на кушетке. Тунува осторожно встряхнула его:

– Имин…

Тот закряхтел.

– Имин, где Сию?

Он протер кулаками глаза и ответил сиплым со сна голосом:

– Может, решила искупаться. Я разрешил ей, пока болезнь не отпустит, ходить на ключ.

– Спасибо.

Горячий ключ находился в нижней пещере. Мощный корень пробил ее потолок и одну стену. Трещины разбегались от него паутиной. Тунува засветила свой огонек. В его свете заблестели капли, пар от воды, но мокрых следов не было. И вообще ни признака Сию.

Тунува уже повернула к выходу, когда вода булькнула. Она беспокойно оглянулась. Под ее взглядом вся поверхность забурлила, вскипела, подернулась густым паром.

Тунува выбежала из пещеры. Пока поднималась по лестнице, ребра словно кто-то сжимал в кулаке. Когда из темноты блеснули черные глаза, она остановилась.

– Нин… – Она встала перед ихневмоном на колени. – Сладкая моя, ты не видела Лалхар?

– Ее здесь нет. Фарна здесь нет, – ответила Нинуру. – Они ушли с Сию и Елени.

Тунува застыла, ее огонек заколебался.

– Нинуру, куда они ушли?

Ихневмон внимательно взглянул на нее:

– На восток.

12

Восток

Император еще не добрался до Верхнего храма Квирики, когда его обитатели проветрили лучшие постели, отскребли полы и стены, расчистили дорожку в снегу и подготовили внутренние покои. Никто не знал, надолго ли он останется и почему явился без предуведомления.

– Думаи. Канифа. – Великая императрица вышла к ним на открытый помост. – Готовы ли мы?

– Да, великая императрица, – ответил Канифа. – Его величество, должно быть, уже на лестнице.

Великая императрица с непроницаемым лицом сжимала в руках трость. Она редко видела сына с тех пор, как уступила ему, совсем ребенку, трон.

Горячий ключ успокоился, но протаявший вокруг него снег служил предостережением, как и помутившаяся вода. Один из молодых певцов варил в ней яйца, напевая рабочую песню.

– В последний раз он кипел столетия назад. Остались записи, – заговорила императрица, поймав взгляд Думаи. – Позаботься о матери. Она сильно ошпарилась. Не отходи от нее сегодня.

– Да, великая императрица.

– Канифа, присмотри, чтобы императорскую свиту накормили и устроили. Нам с его величеством многое надо обсудить. – Она выдохнула облачко тумана. – Узнаем, что привело моего сына на гору.

Унора лежала у себя в комнате. Ее покрасневшие ступни и икры блестели, на коже проступали капли. Она выпила от боли флягу вина и забылась. Думаи воспользовалась этим, чтобы втереть в ожоги мазь.

– Думаи.

Тонкие мозолистые пальцы сжали ее запястье. Унора тускло уставилась на дочь.

– Я… сделала глупость, – выдохнула она. – До твоего рождения.

– Не разговаривайте, матушка, – рассеянно отозвалась Унора. – Полежите спокойно.

Унору снова взял сон. Думаи сменила ей повязки на ногах.

Волосы сбились на подушке. Думаи отыскала шкатулку с имуществом матери – решила достать гребень. Она перебирала пузырьки с маслами, пучки трав, зубочистки, бумажные пробки для месячных.

Над гребнем ее рука застыла: чистого золота, украшен настоящими раковинками и редким оранжевым перламутром. Таким не распутывают волосы, а украшают прическу. Верно, подарок богатого восходителя, хотя Унора никогда не хранила таких подарков, а уносила их на вершину. Странно, что этот оставила себе. Думаи убрала гребень в уголок шкатулки.

Император Сейки с малой свитой прибыл на закате. Думаи его почти не разглядела. Не высокий и не малорослый; ни толстый, ни худой. Его приветствовала великая императрица, и они вместе прошли в храм.

Думаи снова уснула рядом с матерью. Когда очнулась, было темно, только подсвечивали гаснущие угольки на подносе и лампада у двери. Половицы прогибались под новым грузом.

– Унора.

Сквозь рассыпавшиеся по лицу волосы Думаи смотрела, как просыпается мать, поворачивает влажное от пота лицо.

– Он здесь, – услышала она. – Йороду тебя нашел.

Над храмом прозвучал странный крик печальника. Как первый всхлип собравшегося плакать младенца – ик-ик-ик…

– Манаи, он знает? – шептала Унора.

Ик-ик-ик…

Унору трясло так сильно, что дрожь передавалась Думаи через постель.

– Тот солеходец, – догадалась Унора; она села. – Еще есть время. Канифа уведет ее с горы. По соляному тракту они доберутся до побережья…

– Унора, там стража, – сказала великая императрица. – На лестнице и вдоль прохода. Йороду знал, что ты подумаешь о побеге.

Думаи упрямо притворялась спящей, но все тело ее напряглось до мурашек в плечах.

– Пойду к нему, – слабо выговорила Унора. – Ноги у меня…

– Я тебе помогу, сколько выдержат мои.

Шорох, скрип половиц. Думаи выждала и двинулась следом за матерью и великой императрицей.

Была, верно, глубокая ночь. Каждый раз, как лампадка скрывалась за поворотом, она дожидалась, пока не погаснет отблеск, и только потом продолжала путь. Когда Унора останавливалась передохнуть, Думаи тоже замирала, и сердце у нее звенело колоколом.

Наконец великая императрица вывела Унору по снегу к главному входу во внутренние покои. Его охраняли два стражника. Думаи, скрываясь от их глаз, прижалась у дверного проема.

«Канифа уведет ее с горы. По соляному тракту до побережья…»

Мать замыслила ее побег. Ни о чем другом Думаи думать не могла, во рту пересохло,