Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они с Нинуру прошли под корнями смоковницы. Эсбар уже ждала у входа, с ней – заседланная Йеда.
– Еды я взяла на всех – сказала она. – А вот и проводница.
Из полумрака вышла плечистая женщина, вывела за собой ихневмона с мохнатой мордой. Седые волосы она укладывала по обычаю эрсирского двора.
– Апая? – удивилась Тунува.
– Тува.
Апая дю Эдаз ак-Нара торопливо чмокнула ее в щеку. Она немного напоминала Эсбар: горбатый нос, темные пронзительные глаза, подчеркнутые черной краской. И на седьмом десятке она оставалась статной и сильной.
– Как я рада тебя видеть, – сказала она. – Благослови тебя Мать.
– И тебя. Я думала, ты в Ираньяме.
– Вернулась подкрепиться от дерева и с обычным докладом настоятельнице. И тут услышала о побеге двух наших сестер.
– Мы их отыщем. – Эсбар забралась в седло. – Я больше не позволю Сию позорить род Саяти.
– Хорошо. – Апая скрестила жилистые руки на груди. – Я доведу вас до Хармарского прохода. Хорошо бы нам настигнуть сестер, пока те не добрались до Ментендона. Если не получится, дальше справитесь сами. Я шагу не ступлю по земле Добродетелей.
Кто бы мог ее упрекнуть! Тунува закрепила подпругу и с маху взлетела в седло.
– Первым делом едем в Юкалу. – Апая оседлала своего ихневмона. – Дотуда дорога знакома вам обеим.
14
Восток– Сколько лжи я наслушалась?
Голос исходил из ее уст, но принадлежал теперь незнакомке – Нойзикен па Думаи, принцессе Сейки, перворожденной дочери императора Йороду, потомку Снежной девы.
Она сидела с матерью и великой императрицей. Ширмы отгораживали их от лишних глаз, мерцающие лампады отбрасывали длинные тени.
– Я спрошу попросту, – обратилась Думаи к Уноре, не дождавшись ответа. – Откуда ты на самом деле?
Унора выглядела совсем измученной.
– Из провинции Афа, – ответила она. – Мать умерла, когда мне был всего год, – от болезни, вызванной жаждой. После ее смерти отец решился все переменить. Он оставил меня у родни, пешком дошел до самой столицы и сдал экзамены на звание ученого. Четыре года он трудился при дворе и добился звания правителя Афы.
– Простого человека возвысили до такого чина?
– Пыльные провинции не манили вельмож. Слышала бы ты, как жалобно те скулили, когда я направляла их в подобные места. – Императрица отпила вина. – Обычного простолюдина я бы туда не назначила, но Сагурези был умен и страстно добивался цели, вот я и решила пристыдить знать, страшащуюся взвалить ответственность на свои плечи. Я дала ему проявить себя, и он вернулся домой с полномочиями правителя.
– Мой отец понимал землю, – кивнула Унора. – Знал, что сеять и когда сеять, и еще изобрел способы орошения. Его предшественница была ленива и нечиста на руку, только и мечтала отбыть свой срок в Афе и скорей вернуться ко двору. Она отбирала у нас весь урожай, а возвращала, сколько сама считала нужным. А мой отец не был равнодушным. Он о нас заботился.
Она помолчала, потупив взгляд.
– Мне было восемь, когда новый император Сейки Йороду назначил моего отца речным хозяином, – сказала Унора. Думаи моргнула. – Тот взял меня с собой в новый дом в Антуме. Добрее не было человека на свете, но его возвышение возмутило кланы.
– Мягко говоря, – фыркнула великая императрица. – Важнейший пост вне императорской семьи достался сыну землепашца. На такое даже я никогда бы не решилась. Речных хозяев веками назначали из клана Купоза, но мой сын ценил талант выше крови. Купоза это не понравилось.
Думаи взглянула на нее:
– Но ведь все обязаны поддерживать выбор императора.
– До этого я еще дойду. Пока тебе довольно знать, что они избавились от твоего деда. Объявили, что не мог такой низкий человек напоить Афу водой, и обвинили его в том, что он ради успеха пробудил дракона. – Великая императрица вздохнула. – Мой сын был слишком юн, чтобы оспаривать их доказательства. Спасая Сагурези от казни, он согласился выслать его на Муисиму.
– Меня в ту же ночь вышвырнули на улицу, – подхватила Унора. – Меня нашла одна из наших служанок и вернула в Афу.
Лицо ее стало будто керамическое – непроницаемое и хрупкое.
– Жизнь во внутренних провинциях бывает… очень суровой. Без отца все вернулось к истокам.
Думаи всю свою жизнь пила и ела вволю. Ей больно было представить мать в такой скудости.
– Случился год, когда болезнь выкосила в нашей деревне всех, кроме меня, – сказала Унора. – Я пошла к пруду дракона Паяти и попросила помощи. На следующее утро там проезжала вестница императора. Она завернула отдать дань почтения Паяти и нашла меня лежащей без чувств.
– Ты пробудила Паяти?
Лицо Уноры оставалось чистым листом бумаги.
– Нет. Я просто молилась.
Успокоенная Думаи кивнула. Мать не могла быть столь безрассудна, хотя бы и в юности.
– Бабочки – посланницы Квирики, память о былой способности богов менять вид, – говорила Унора. – Вероятно, Канифа рассказывал тебе, что в некоторых провинциях народ верит, будто они могут обретать женский облик. Посланница приняла меня за дух бабочки и увезла ко двору.
– И там ты повстречала императора. Моего отца, – сказала Думаи. – Он уже был обвенчан с императрицей?
– Да. Я была ее прислужницей, – бесцветным голосом отвечала Унора. – Я знать не знала, кто он. Когда догадалась, поняла, что оставаться будет слишком опасно… потому что уже носила ребенка, который стал бы наследником Сейки. Я тотчас ушла, чтобы избавить тебя от такой судьбы. И принесла сюда.
– Ты не спасла отца, – пробормотала Думаи. – Ушла, не успев ему помочь. Чтобы спасти меня.
– Да. – Унора взглянула на нее. – Я думала, что никогда никого не полюблю, как любила отца. Но едва я узнала, что существуешь ты…
Думаи крепко сжала зубы, чтобы не дрожал подбородок.
– Я родила тебя в этой самой комнате и с тех пор старалась, чтобы ты жила счастливо. Но мне приходилось скрывать тебя от придворных. Теперь ты понимаешь почему.
Потому что Думаи была так похожа на императора. Если сравнить, черты ее были мягче, и ростом она была чуть не на голову выше, но они были словно портреты одного человека, написанные двумя одаренными художниками, – от широко поставленных глаз до округлости подбородка. Даже родинка на левой скуле одинаковая. Ей делалось не по себе от такого сходства.
– Надо было мне решиться уплыть за море, увезти тебя в Сепул, – с горечью сказала Унора. – Но мне, как это ни глупо, хотелось быть поближе к твоему отцу. Любовь привязала меня к этой горе. А теперь…
Она прижала рукав к губам.
– Отдохни, – сказала ей великая императрица. – Все равно мне нужно поговорить с внучкой