Астрид стоит разинув рот. Она созерцает показавшийся из-за дерева замок. Вверху – нагромождение весёленьких круглых башенок и изящных балконов. Внизу – что-то вроде средневековой крепости, красной и грузной. Замок – как девушка на волосатых мужицких ногах.

– Замок Стомагил закрыт для посещений.

Вопреки первому впечатлению, это проблеяла не коза, а некое существо (старик? старая женщина?), толкающее перед собой тележку с цветами.

– Мы и не думали посещать этот ваш замок, – парирует Астрид.

Пожилое существо явно уязвлено (под остатками седых волос я замечаю серьги; всё-таки женщина?).

– Хм, и напрасно. Сады и внутреннее убранство великолепны.

– Вы только что сказали, что мы не можем посмотреть замок, а теперь говорите, что мы напрасно этого не желаем?

– Просто хотела, чтобы вы знали, чего лишаетесь.

Мило. Пожилая, скажем так, дама открывает изящную кованую калитку, ведущую в сады. Вид и правда роскошный: зелёная, как перья попугая, лужайка, деревья, кишащие птицами, а за ними – каменные вазы и строгий французский парк, разбитый вдоль белых стен замка.

Прежде чем закрыть калитку, старушка пристально нас разглядывает:

– А что это вы всё-таки тут делаете в такое время?

– Мы едем из Бурк-ан-Бреса в Париж, на великах, – объясняю я. – Три Колбаски. Случайно, не слышали?

Смотри-ка, брови подскочили. Наверняка она смотрит телик, как все старушки.

– Почему – не знаю, но это очень заводит журналистов. А мы не хотели бы с ними встречаться. Вот и заехали в эти края. Нам бы только найти, где здесь можно поужинать, и мы двинем дальше. Ничего вашему замку не сделаем, мы просто смотрели.

Старушка как бы что-то обдумывает, потом ворчит:

– Это не «мой» замок, я здесь за сторожа. А вам лучше пойти поужинать со мной. Хозяев всё равно нет.

– Ой, это очень любезно, но мы совсем не собирались напрашиваться…

– Нет-нет, идёмте… (Лицо её светлеет.) Мне будет приятно.

И мы проходим за ней в калитку, ведущую в сады замка Стомагил.

– Вы уверены, что это безопасно? – тихо спрашивает нас Хакима. – Нельзя идти с незнакомыми людьми…

– Что, думаешь, она ведьма? Нет, нос у неё, конечно, крючком…

– Хватит надсмехаться, Мирей!

Мы молча проходим вдоль головокружительно глубоких рвов, выстланных уже темнеющей в вечернем свете травой. Замок в лучах низкого солнца белый, как мел, с провалами чёрных бездонных бойниц. Сад, усеянный цветниками, прилизанными лужайками и тщательно подстриженными кустами, гудит от пчёл, они натыкаются на розы и прямо в полёте присасываются к раструбам белых цветочков – не знаю, как называются.

– И здесь правда кто-то живёт? – удивляется Кадер.

– Не часто. Семья бывает наездами. В остальное время – только те, кто тут работает и устраивает экскурсии.

Женщину зовут Адриена, и ей, как она бросает с видом, будто в этом нет ничего удивительного, уже девяносто. Она почти всю жизнь прожила здесь, кроме самой юности… (Она достаёт ключ от своего домика близ стен замка.) Как раз сегодня она празднует рождение своей первой правнучатой племянницы. Её внучатый племянник женился на японке (что Адриене, видимо, кажется странной выходкой, но «это всегда был его типаж»). Так что у правнучатой племянницы глаза, наверное, будут раскосые, ну да это ничего, сегодня каких только людей не встретишь, всех цветов. Её назвали Лола, второе имя – Кимико. Так что Адриене, видите, в самый раз отпраздновать её рождение с нами, хоть с кем-то. Нет, детей у неё никогда не было, хотя ей бы хотелось.

– Я живу тут одна с тех пор, как умерли мои сёстры. Первая – десять лет назад, другая – в прошлом году.

Внутри всё как в любом провинциальном домишке пожилой дамы: попахивает сушёными травами и затхлостью, на комодах и столиках тёмного дерева вязаные салфетки и выцветшие фотографии. Я останавливаю взгляд на одной: три нарядные дамы лет шестидесяти улыбаются на фоне замка.

– Мы с сёстрами, – говорит Адриена.

Она вешает ключи на крючок-цветочек и просит чувствовать себя как дома (что Солнцу трудновато, так как его коляска едва протискивается между столиками, стульями и пустыми коробками).

Мы кое-как усаживаемся на диване вокруг развалившегося по центру плешивого пса.

И – хлоп – летит пробка…

– Шампанское! – восклицает Адриена, раздавая нам бокалы.

– Спасибо, мадам, но мы с сестрой не пьём, – говорит Солнце скороговоркой.

– Даже сока из чего-нибудь?

– Если у вас есть сок из чего-нибудь, почему бы и нет.

Сок из чего-нибудь обнаруживается в шкафу, а нам с Астрид она наливает по бокалу шампанского.

– Астрид, – шепчу я белокурой подруге, – если вдруг, напившись до беспамятства, ты станешь рассказывать нам свои эротические фантазии, я обещаю запомнить только половину.

– А если ты вдруг полезешь на стол демонстрировать всем труселя, обещаю, что больше трёх раз не сфоткаю.

Мы чокаемся.

Как мы уже знаем, Астрид питает слабость к шампанскому. Я же ещё не привыкла к его слишком резкому, слишком свежему вкусу и крошечным коварным пузырькам, исподтишка пощипывающим язык, – не то что огромные пузыри в старой доброй минералке.

– За Лолу! – говорит Солнце, подняв бокал.

– За Лолу, – соглашается старая дама. – Скажите, вы не могли бы взглянуть, может, они прислали фотки по этой штуковине, которую они мне подарили, – по планшету?

Солнце берёт планшет и показывает Адриене полуяпонскую правнучатую племяшку со всех тридцати семи углов, как сфоткали её счастливые родители.

– Как вам кажется, сильно раскосая?

– Да нет, – «успокоил» её Солнце.

– Не знаю, и далась ему эта Япония. Какой-то бзик. Нашёл там японку. Нет, я ничего, она очень славная. Как вот вы двое (это Солнцу и Хакиме), вы очень славные. Хоть вы и не… не…

– Не пьём шампанское?

– Ну да. Но это хорошо, нам больше достанется.

Мы помогаем Адриене с ужином: миска длинной лапши с кабачками из сада, замороженные рубленые бифштексы, листья салата из сада, которые нужно тщательно отделить от слизней, и помидорки черри, не из сада. Астрид бежит за парой колбасок – угостить хозяйку в знак благодарности.

Мы тем временем рассказываем о себе, о нашем пробеге, о том, зачем нам это нужно. Ей кажется, что всё это уж очень тяжело и сложно.

– Да, такое сегодня общество… То ли дело мой сад и тихий замок. За это я его и люблю: за спокойствие, уединение, за его древность. В нём ничего не изменилось со времён Возрождения. И не изменится. А сад – надо только ухаживать за ним, и он будет прежним из года в год. Это прекрасно, надёжно.