– Осторожно, мама! – неожиданно предупредила Эмбер, и я не понял, что она имеет в виду. Ее мама может пораниться или, наоборот, поранить лошадь? Миссис Диринг начала ловко вытаскивать жеребенка, инстинктивно понимая, когда нужно действовать мягко, а когда с большей силой. Она была настоящим профессионалом, очень хорошо с этим управлялась, и в конце концов жеребенок вылез наружу. Его ушки свисали вниз, грязно-белая шерсть вся мокрая. Живот кобылы впал, кожа болталась, хотя, когда я отметил это, Эмбер только усмехнулась и сказала, что так и должно быть, со временем все придет в норму.

– Разве это не умопомрачительно? Разве не чудо? – спросила Эмбер, почти по-детски радуясь. – Еще час, и он встанет на ножки, а меньше чем через два уже пойдет рысью, полностью готовый к жизни! Намного быстрее, чем у нас!

В тот день по дороге обратно мы с Эмбер молчали, но все время держались за руки, и ее голова лежала на моем плече. Мы любили друг друга слишком сильно, и никто из нас не мог говорить. Иногда наши руки сжимались все крепче и крепче, словно мы таким образом выражали чувства, говорили о любви и давали друг другу обещания, которые собирались выполнить. Произнести их вслух было невозможно.

Украденные камни

Сегодня мы отправились на западную окраину острова, где, оставив позади белизну Антарктики, попали в царство обугленной черноты. Подушечная лава[22] с течением времени собралась в огромные курганы, похожие на сожженные останки; некоторые куски спрессовались так неудачно, что напоминали обгоревшие до неузнаваемости тела. Пингвины Адели стараются строить здесь гнезда из мелких камней и гальки, но каждый такой камень редок и ценен – все равно что алмаз для человека. Во время ухаживания самец «делает предложение», склоняясь перед избранницей с одним таким драгоценным камнем в клюве, и, если она принимает предложение, пара остается вместе на всю жизнь. Самцы Адели часто крадут камни из другого гнезда, чтобы завоевать сердце дамы, – именно это Рауль заснял сегодня днем на камеру. Кажется, природе давно известно, что в жизни есть только один шанс на счастье. Может быть, в этом есть послание и для меня. Мне есть о чем подумать, учитывая, что свой шанс на счастье я украл у другого человека.

Страсть

Рождество 1983 года

Мы с Эмбер праздновали каждый в своей семье. В случае Эмбер это означало провести праздники с мамой (которая не могла покинуть ферму даже на один день, лошади всегда нуждаются в уходе и кормежке) и Дэнни, который прилетел из Лондона. Поскольку все трое отпрысков Стюарта приехали провести с ним несколько дней, Эмбер с большим облегчением сбежала в сельскую глушь Кембриджа. А в моем случае это означало провести Рождество в Понсонби с мамой, папой, Вики и ее мужем-спортсменом. Интересно, что мама – не спрашивайте как – почувствовала, что у меня кто-то есть и все серьезно, так что при первой же возможности загнала меня в угол: «Это любовь, я же вижу!» Она даже дошла до того, что ворчала: я не привел «особенную девушку» домой, чтобы провести Рождество в кругу семьи, я эгоист и ставлю «искусство» выше «жизни», я не хочу связывать себя обязательствами и так далее. Если бы она только знала…

2 января 1984 года

Нам с Эмбер не удалось провести вместе ни канун Нового года, ни первый день года, но на следующий мы наконец встретились в городе. Зашли выпить в таверну Shakespeare и много говорили о планах на этот год, придумывали, как найти возможность регулярно встречаться. Я рассказал, каким вижу наше с ней будущее. Мы понимали, что сейчас все непросто, но хотели одного и того же. Мы не упоминали Стюарта, но я догадывался, что, раз все его дети приехали, конец уже близок. Как будто в подтверждение моей догадки, Эмбер, впервые с тех пор, как мы перешли от дружбы к большему, спросила, смогу ли я зайти к нему и попрощаться. Это было слишком, и я попытался отвертеться, но Стюарт в последнее время спрашивал обо мне, и не раз. Эмбер сказала, что больше не может придумывать для меня отговорки. Я и в самом деле давным-давно не видел его, и, возможно, она была права – если я не приду, это вызовет подозрения.

Было уже поздно, я собирался зайти на минутку и сразу уйти. Я бывал у них дома раньше много раз, но, конечно, с тех пор все изменилось. Эмбер была как на иголках, когда вела меня к нему, потом подтолкнула, чтобы я вошел в спальню – один, без нее. Внутри в спертом воздухе я сразу почувствовал отчетливый запах мочи. Я даже не представлял, насколько Стюарт плох и вообще что значит быть на волосок от смерти, так что при виде него у меня перехватило дыхание. На несколько мгновений я потерял дар речи. Я был поражен: Стюарт похудел и стал похож на скелет, обтянутый кожей. Вокруг глаз была такая чернота, будто его сильно избили. Может, в это и трудно поверить, но мне не доставляло абсолютно никакой радости видеть его в таком состоянии. Одно дело – находясь далеко от него, надеяться, что он поторопится и умрет; совсем другое – смотреть, как он страдает.

Я стоял в дверях, чувствуя тяжесть в душе и переминаясь с ноги на ногу. В конце концов миссис Грант, медсестра, заметила меня, посмотрела с недоверием и демонстративно проигнорировала. Она долго измеряла Стюарту пульс на запястье, не сводя глаз с часов и считая про себя, а затем не спеша записывала результат.

– Стюарт? – наконец сказал я достаточно громко, чтобы меня услышали.

– Мистер Ридс. Я думаю, у вас… – медсестра выдержала паузу и коротко кивнула в мою сторону, – гость.

Увидев меня, он попытался сесть, опираясь на локти, но случайно сбил несколько бутылочек с микстурами на прикроватной тумбочке. По правде говоря, я был рад подобрать упавшее, чтобы хоть на мгновение спрятаться и скрыть чувство вины на лице.

– Давно не виделись… – слабо сказал Стюарт, снова и снова прочищая горло.

– Слишком, – ответил я, аккуратно ставя каждый флакончик на место. – Я давно собирался заехать, но был так завален работой…

В последующие минуты он, тяжело дыша, спрашивал, как мои дела с фильмами, удается ли мне сводить концы с концами, – прямо как будущий тесть, который хочет узнать, сможет ли потенциальный претендент на руку его дочери должным образом содержать ее. Я сказал, что работа над телевизионной рекламой позволяет мне снимать документальные фильмы, и рассказал о дальнейших планах, хотя он и не просил у меня таких подробностей. Тем временем миссис Грант задрала брючины его полосатых пижамных штанов и принялась разминать усохшие мышцы ног. Темные родинки усеяли ее пухлые руки, и, хотя взгляд ее был прикован к Стюарту, она внимательно прислушивалась к тому, что я говорил. Мое сердце заколотилось, когда Стюарт неожиданно попросил ее оставить нас наедине. Она гордо вздернула подбородок, выражая протест, но все равно опустила его ногу, ласково похлопала по колену. Почтительно сказала:

– Как пожелаете, мистер Ридс, – и ушла.

Неужели Стюарт попросит меня присмотреть за Эмбер после его смерти? Или сейчас хладнокровно приставит к моему виску пистолет и скажет, чтобы я никогда больше не приближался к ней, а не то…? Стюарт нахмурился. Казалось, что он задумался, но, может, просто набирался сил, чтобы заговорить.

– Уже то плохо, – наконец прохрипел он с трудом, – что моей жене приходится жить с умирающим человеком, так еще и это неприглядное состояние тянется так долго. Нечего и говорить, это не жизнь для нее.

Он словно ждал от меня ответа, и я, понимая, что нужно что-то сказать, попытался, как мог, успокоить его:

– У вас были хорошие времена.

Несколько секунд он серьезно кивал:

– Да, действительно, много хороших моментов, удивительных, замечательных моментов. Но последняя глава может изменить отношение человека ко всей книге. Это правда, пусть и горькая. Последняя глава может полностью изменить смысл книги. Человек после