Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У нас троих, похоже, именно такая грань.
Или мы уже за ней?
Как определить, еще в сознании или уже все? За пределами его?
Где точка отсчета?
На том берегу, где мы вчера догнали нашу Ветку и утащили за собой в адское пекло, в котором варились все эти пять лет?
Здесь, у меня дома, когда, вернувшись от Кабана и увидев, как Тим трахает мою женщину, не оттащил его, не набил рожу, а содрал с себя шмот, упал на колени, молча приподнял возбужденную Ветку за подбородок и просунул ей в губы палец?
Или еще раньше, пять лет назад, когда смотрел на нее, мокрую, испуганную, неверяще хлопающую слипшимися от дождя и слез ресницами… Смотрел и не остановился? И Тима не остановил?
Теперь и не поймешь. Теперь только жить с этим. Принимать это. Как сумею.
Нет другого выхода.
Вода в душе перестает литься, и на пороге появляется Тим, замотанный в полотенце.
Увидев меня у кофеварки, кивает и молча садится на барный стул.
Я ставлю перед ним кофе, сажусь напротив.
Мы пару минут тупо пьем кофе, не спеша разговаривать, пожалуй, впервые после всего случившегося оставшись друг с другом один на один.
Я смотрю на своего названного брата, понимая, что уже нет той бешеной ярости, ревности, жажды отобрать свое, доказать, что я лучше, я — единственное, что нужно выбирать…
У него на плечах царапины. И у меня такие же. А еще у меня засос на груди, рядом с сердцем.
Ветка — очень темпераментная. И горячая. Кто научил? Сколько у нее было мужчин… После нас?
Отворачиваюсь, отхлебываю еще кофе, пытаясь приглушить ярость в груди.
Надо же, как интересно.
То есть, к каким-то мифическим мужикам я ее ревную, а к Тиму уже нет, получается?
Когда это прошло? В какой из разов?
— У нее есть жених, — Тим, как всегда, читает меня, словно открытую книгу, понимающе скалится на глухое рычание, поневоле вырывающееся из глотки.
— Какой еще, к хуям, жених? — и нет, я не дурак. И даже помню, что на пальце у нее кольцо вполне однозначного вида. Но все равно… Никакого жениха, блять!
— Обычный, — Тим спокойно пьет кофе, щурится на летний день за окном, — московский. У нее все хорошо там.
— Это когда ты успел узнать? — а вот тут мне ревниво. То есть, с ним она поговорила… А со мной? А я?
— Утром, — кивает Тим, подтверждая мои ревнивые догадки, — когда ты к Кабану уехал. Что там, кстати?
— Потом, — отмахиваюсь я, потому что не время и не место. Нам надо вдвоем спокойно все обсудить, а сейчас, когда Ветка рядом, это нереально. Да и информация не то, чтоб срочная.
Москвич явно не первые сутки тут сидит, пусть еще посидит… Ну а попадется Кабану раньше, чем на нас выйдет, значит земля ему пухом… В любом случае, мы с Тимом нихера сделать не сможем, так хер ли волноваться?
Надо сначала все с Веткой решить. И ее московским желанием выйти замуж…
И, блять, чую я, что это будет непросто…
Глава 23. Ветка. Сейчас и чуть-чуть тогда
Все болит. Везде. Боже, везде.
Лучше не шевелиться, не открывать глаза, потому что даже через сомкнутые веки бьет немилосердный солнечный свет, силой вытаскивая меня на поверхность из такой уютной, мягкой, плотоядной тьмы, в которую , казалось, погрузилась уже без возможности выплыть.
И, вот честно, если бы проснулась не одна, а опять с двумя моими любовниками, так умело всю мою сознательную жизнь притворяющимися друзьями, то, наверно, даже шанса на “выплыть” не было бы.
Но я просыпаюсь одна.
Ощущение одиночества странное, непривычное. Интересно как… Это когда же я успела? Так сильно начала зависеть от их присутствия? Мы же… Бог мой, сколько мы вместе? Да всего ничего получается…
А мне больно физически, потому что одна, без их обжигающе надежного тепла.
Дышу, ощущая тяжесть в груди, слезы льются сквозь сомкнутые веки, но оплакивать себя, прежнюю, нельзя.
Во-первых, если они неподалеку, то услышат, вернутся и… утешат. И я с радостью утешусь, бездумно падая в нашу, одну на троих, плотоядную мглу.
Ну, а во-вторых, как-то глупо рыдать после ночи бурного секса, пусть и не совсем привычного… Вообще не привычного, чего уж там.
И все равно…
Я ведь давно уже не девочка невинная, их стараниями, кстати.
И вот что-то не припомню, чтоб меня так распирало после первой, реально первой нашей ночи.
Я тогда была в шоке, конечно, в раздрае диком.
Все никак не могла осознать, не могла поверить, все казалось, сон дурной, горячечно-острый, из тех, что утром просыпаешься с колотящимся сердцем и все думаешь, что за хрень приснилась, и откуда вообще такое в подсознании возникло… И пугаешься себя, такой, и отталкиваешь даже саму возможность подобного изо всех сил.
Вот я и оттолкнула тогда.
Билеты на автобус у меня уже были, еле скопила, кстати, на поезд не хватило, даже на сидячий вагон.
Но что такое пара суток неудобства для молодой девушки, когда она рвется за своей мечтой?
Я ведь с самого начала июня, еще до экзаменов и выпускного, знала, куда поеду, на кого буду поступать.
Столько раз хотела парням в армию написать, но тормозило суеверие, что сначала надо сделать, а потом хвастаться, обсуждать.
Вот я и собиралась сначала сделать…
Тем более, что парни , приземленные и конкретные, точно стали бы отговаривать.
Ну какая из меня актриса, ну в самом деле?
Но я была полна энергии, воодушевлена и не собиралась дольше оставаться в городе детства, где никаких перспектив, кроме завода, или торговли и, в ближайшем будущем, судьбы моей матери, не имелось.
На жизнь в столице нужны были деньги, именно их я и намеревалась заработать за месяц вожатской возни.
Парням бы я все обязательно рассказала… Потом. Когда поступила бы и вернусь в город, с триумфом.
