class="p">У разрыва появился небольшой отряд пехоты, солдаты держали в руках короткие копья. Следующими шли пленники. Матеон почувствовал прилив гнева. Это, должно быть, были убийцы, которые причинили так много вреда солдатам Рааку. Язычники, которые заслуживали самого худшего, прежде чем их отправят служить навечно в Великую Тьму.

Но люди, которые проходили мимо, не были похожи на солдат. Они были похожи на его собственную семью, его соседей, его друзей, только избитые и в синяках, полуголодные и полумертвые. Они были окаменевшими, их выталкивали острием копья из мира, который они знали, в мир, которого они не знали. Дети плакали, родители умоляли, но никто не обращал на них внимания. Солдаты Эгрила встретили их насмешками, оскорблениями и обещаниями боли. Некоторые даже смеялись над несчастьем заключенных. Матеону это не показалось особенно благородным поведением.

Солдаты оттеснили заключенных от разрыва, освобождая место для еще большего количества людей. Маленький мальчик, возможно, пяти или шести лет, попытался убежать, но копье ударило его в бедро. После этого больше никто не пытался. Мужчина-джианин помог ему подняться, и вместе они заковыляли дальше, чтобы присоединиться к остальным. Волна сочувствия захлестнула Матеона, ощущение, что он видит что-то неправильное.

Он закрыл глаза и напомнил себе, что они язычники, неверующие, покинутые. Не имело значения, как они выглядели. Они поклонялись Ложным Богам, и им пришлось заплатить цену. Кейдж ждал их в Великой Тьме, где они обнаружат ошибочность своего пути.

Казалось, прошла вечность, прежде чем пришло время желудям отправиться в Джию. Целую вечность он простоял там, в ушах звенело от визжащих врат, нервы были на пределе. Матеон был единственным из своей группы, отправлявшимся в Анджон, в Четвертый Легион. Некоторые из дубов пытались сделать вид, что это настоящая честь, комментируя, что Матеон, должно быть, произвел на кого-то впечатление, раз получил это назначение, но, судя по выражению их лиц, все это было ложью, шуткой, понятной только им.

Матеон наблюдал, как его друзья группами по четыре-пять человек проходили в разные места Джии со странными названиями — Айсаир, Селто и Гэмбрил.

Затем настала его очередь. Через ворота он увидел темную комнату, еще одного Тонин, солдат и женщину, ожидавшую его.

— Давай, — позвала женщина. — Пошевеливайся.

Матеон с горящими щеками шагнул в Джию.

Когда он перешел на другую сторону, его желудок скрутило спазмами. Желчь подступила к горлу, но он сумел проглотить ее обратно. Даже он знал, что его не должно вырвать на ботинки.

Женщина наблюдала за ним. Администратор в серебряной маске и с длинными волосами, заколотыми сзади. «Матеон?» — спросила она, как будто вместо него мог пройти другой желудь, держась за живот.

— Да, — ответил он.

— Тебе лучше побыстрее стать жестче. Следуй за мной. — Она вывела его из комнаты, вверх по лестнице и по коридору. Он, спотыкаясь, последовал за ней, стараясь не выглядеть потерянным и сбитым с толку, но, вероятно, у него не получалось ни то, ни другое.

— Это твоя казарма, — сказала женщина, останавливаясь в дверях длинной комнаты, по обе стороны которой стояли койки. В воздухе пахло потом, дешевым вином и плохой едой. По верху каждой стены тянулись прорези окон, через которые в комнату поступало немного свежего воздуха и света. Она указала на койку рядом с дверью. — А это твоя койка.

Со времен начальной подготовки он знал, что это худшее место, которое можно найти. Его будут беспокоить все, кто приходит и уходит, уединения не будет:

— Есть ли еще где-нибудь, где я мог бы поспать?

— Ты мог бы переночевать у меня, — сказала она с улыбкой. — Я чувствую себя одинокой, и такой рослый парень, как ты, как раз то, что мне нужно.

Матеон уставился на нее, открыв рот:

— Я… Я…

— Кейдж мой дорогой, вот идиот. Это армия, а не гостиница. Бросай свои мешки там, — рявкнула администратор. — Потом двигай свои костыли дальше. У тебя инструктаж через пять минут.

— Инструктаж? — повторил Матеон. Он заметил дрожь в своем голосе, которой обычно не было.

— Твое отделение сегодня утром на патрулировании.

— Я пойду с ними?

Она тряхнула головой с выражением крайнего отвращения на лице.

— Зал совещаний в той стороне. — Она указала в ту сторону, откуда они пришли. — Иди по второму коридору. — Затем она ушла, оставив его чувствовать себя одиноким и неуместным, с бурлящим желудком, спрашивающим себя, было ли все это волей Кейджа.

В зале совещаний было жарко и слишком тесно, чтобы в ней могли с комфортом разместиться двадцать человек. Он, уже потный, задержался у двери, не зная, куда ему следует пойти, где ему следует сесть.

— Прочь с дороги, черт тебя побери.

Матеон подпрыгнул при звуке голоса и уронил шлем. Он покатился по полу, и ему не нужно было смотреть, чтобы знать — все головы в комнате повернулись в его сторону. Он полез за ним, гремя доспехами, все еще такими незнакомыми и неудобными даже после шести месяцев базовой подготовки.

— Извини.

Солдат просто протиснулся мимо него в комнату. Люди расступились, чтобы пропустить его, и он исчез среди своих товарищей по отделению.

Матеон поднял свой шлем и стряхнул грязь с его девственно белой поверхности. Его щеки горели, когда он выпрямился. Не то первое впечатление, которое он хотел произвести, — и он все еще не знал, где сесть.

— Ты ждешь гребаного приглашения или чего-то в этом роде?

Матеон обернулся и снова чуть не уронил шлем. Он переложил его из одной руки в другую, но, слава Кейджу, на этот раз сумел не уронить. Человека перед собой он совсем не впечатлил.

— Нет, сэр. Извините, сэр.

Рука мужчины взметнулась, ударила Матеона по уху прежде, чем он успел даже подумать о том, чтобы увернуться, и стукнула его головой о дверной косяк:

— Я что, выгляжу так, будто весь день сижу на заднице и занимаюсь всякой хуйней?

Матеон отступил на шаг. На мужчине не было маски, но он выглядел настолько опасным, что нарушение религиозного протокола волновало Матеона меньше всего. В нем было по меньшей мере шесть футов пять дюймов, и он был широкоплеч, с таким кривым носом, что, вероятно, не мог вспомнить тот день, когда нос был прямым. Один шрам пересекал сбоку одну щеку, а другой — вертикально другую. У него были глаза, которые слишком хорошо знали смерть.

— Нет, с... — на этот раз