но проговорилась, когда попыталась оправдать Родерика. Хотя он не нуждается в оправданиях.

Как это не нуждается, если из-за меня на него вылили эти нелепые обвинения? Но, с другой стороны, он ведь старше всех остальных и наверняка умеет за себя постоять? И поэтому я сказала другое:

– Какая там тайна, если он во всеуслышание называет меня своей девушкой? Просто… – Я вздохнула. – Оливия, ты моя подруга, и я очень благодарна тебе за все, что ты для меня сделала. Правда. Но есть вещи, о которых я не могу говорить ни с кем, даже с мамой, если бы она у меня была. Даже с госпожой Кассией…

– С душевным практиком можно говорить о чем угодно. Все сказанное останется между вами.

– Дело не в этом. Не в ней и не в тебе, не обижайся. Просто я знаю, что мне особо не на что надеяться, но не хочу услышать это от других.

И сладкой лжи я не хочу.

– Он богат и, скорее всего, знатен, хоть и твердит, будто у него нет титула.

– Титула у него действительно нет, – кивнула Оливия. – Но он потомственный дворянин.

– Вот… а все, на что могу я рассчитывать – личное дворянство через четыре года.

Но он выпускается в этом году. Поэтому пусть все идет как идет, я буду радоваться тому, что есть, и не думать о будущем.

– Я знаю, что едва ли он дождется… у мужчин есть потребности…

– Чушь, – перебила меня Оливия. – Потребности – это то, без чего нельзя жить. Вода, пища, воздух, сон. Без постельных радостей жить можно, значит, это не потребность. Это прихоть, в которой мужчины привыкли себе не отказывать, только и всего.

Я открыла рот, снова закрыла. Кажется, даже девочки в приюте, называвшие происходящее между мужчиной и женщиной грязными словами, не были настолько откровенны.

– Я же целитель, – улыбнулась подруга моему замешательству. – Хороша я буду, если начну краснеть и падать в обморок, увидев обнаженного мужчину. Слова тем более меня не смущают.

– А ты видела? – не удержалась от любопытства я, отчаянно стыдясь его.

Удивительно, но щеки Оливии порозовели.

– Труп в анатомичке сложно назвать мужчиной. Видела. Если очень любопытно, можешь посмотреть в моем атласе. Что же касается Родерика, он мой друг с детства, и поэтому я рада, что вы оба предпочитаете молчать о личном.

Глава 17

– Я рада, что вы оба не из тех, кто посвящает друзей в свои любовные истории. – закончила Оливия.

– Чтобы не выбирать, если что? – поняла я.

– Чтобы не вмешаться. Чтобы не сболтнуть лишнего: друзья и возлюбленные доверяют друг другу разные вещи. И чтобы не выбирать, да. Когда я поняла, что Родерик – тот парень, который задарил тебя артефактами, я разозлилась на него, потому что все это виделось очень неприглядно, прости.

– Ничего, я понимаю. – На самом деле я чувствовала себя ужасно неловко, говоря о Родерике. Как будто действительно вмешивала в наши отношения третьего, пусть не участника, но зрителя. Зря я проболталась о нем. Надо почаще напоминать себе принцип вдовствующей императрицы. Никогда не жалуйся. Никогда не оправдывайся. И не болтай лишнего.

– А потом я увидела, что с ним творилось, когда он узнал о твоем аресте. Не знаю, что будет потом, но сейчас ты ему очень дорога. И это все, о чем я могу тебе сказать.

– Спасибо, – выдохнула я. Он в самом деле волновался за меня! – Это уже очень много. И спасибо, что не обижаешься на мое молчание.

– Не за что, – улыбнулась она. – Но мы говорили о Корделии. Скандал уже…

Оливия ойкнула, осекшись на полуслове. Я проследила за ее взглядом, и сама подпрыгнула, увидев за окном лицо – это на третьем-то этаже! Впору поверить в призраков – на мой взгляд, на стене совершенно не за что было зацепиться, а дерево, что мне показывала Дейзи, росло ярдах в десяти от нашего окна.

В следующий миг я узнала Зака. Рванулась к окну, выскочив за купол тишины – и услышала негромкий, но равномерный стук в дверь. Распахнула створки, подхватив парня за шиворот. Оливия убрала тишину.

– Так я и думал, что вы секретничаете и ничего не слышите, – пробурчал он. – Открывайте, пока наши там не спалились.

Соседка распахнула дверь. За ней оказались Дейзи и Селия, а за их плечами маячили еще две высоченные и совершенно мне незнакомые девицы. Я ошарашенно уставилась на них. Мигнула магия. Догадавшись, я заглянула под иллюзию и согнулась от хохота.

– Нори, все в порядке? – забеспокоилась Оливия, обернулась к двери и тоже рассмеялась – иллюзия слетела, явив Зена и Алека.

– Хорош ржать! – прошипел Зак, торопливо затаскивая парней в нашу комнату, закрыл дверь. – Вот теперь можете снова тишину накладывать.

– У меня лучше есть. – Алек вытащил из кармана голубоватый дымчатый кристалл. – В начале года Род уступил как староста старосте. Всю комнату накроет, можно хоть танцы устраивать, никто не прибежит.

– А где он сам? – поинтересовалась я.

Родерик

Он оставил Нори на попечение Оливии, вышел за ворота. В это время рядом с университетским кварталом извозчика было не поймать: все они давно уже выучили, что сегодня выходной. До обеда был смысл караулить тех, кто направлялся в город, но сейчас, когда ворота скоро закроются, все, кто хотел уехать из университетского квартала, уже уехали. Где-то через час можно будет поймать тех, кто привез студентов, не имевших жилья в городе и спешащих в общежитие. Но пока проще пройти пешком пару кварталов туда, где вечерами кипела жизнь, и экипажи то и дело подвозили людей к кофейням – не просто же так аптекарскую улицу давно переименовали в кофейную.

Пока он шел по улице, возникла еще одна мысль. Родерик глянул на часы и прибавил шагу. Через четверть часа он дернул колокольчик у двери с надписью «Агентство Эджертона». Секретарь, пряча досаду – до закрытия оставались считанные минуты – провел его в кабинет, где навстречу поднялся хорошо одетый молодой человек и воскликнул:

– Род? Какими судьбами!

– Привет, Дар. Хочу разузнать кое-что, – сказал Родерик, опускаясь в кресло и принимая у секретаря чашку с чаем.

С Даррелом Эджертоном они заканчивали боевой в один год. Родерик вернулся учиться, теперь уже на целителя, а Дар решил применить на практике кое-какие специфические знания и процветал, разыскивая компромат на неверных жен – или мужей, смотря кто закажет. А также в рамках закона отыскивая пропавших и занимаясь прочими щекотливыми делами.

– Самому лень бегать? – хохотнул Дар.

– Зачем