и международных конкурсов имени именитых композиторов – так выглядел незадолго до 24 февраля 2022 года коллектив оркестра, где творили и радовали искушённого любителя симфонической музыки мастера струнно-смычковых, медных и деревянных духовых и ударных инструментов. Одних скрипачей в двух составах оркестра было восемнадцать человек плюс пять-шесть виолончелистов. Теперь вся эта музыкальная артель «играла» на других инструментах: автомате Калашникова и разнообразных модификациях пулемётов с той же фамилией, ручных, станковых, автоматических, противотанковых и противопехотных гранатомётах, снайперской винтовке Драгунова и, наконец, пистолете Макарова взамен дирижёрской палочки. Вместо нот – тактические карты, барабанщикам – гранаты, а чувак с камертоном теперь сидел на «тапике»4: «Аллё, барышня, я Первый, дай Второго…».

Знающие люди говаривали, что после войны оркестр придётся набирать заново, а тем, кто даже останется в живых, надо будет искать новую работу. Дело в том, что руки музыканта да и в целом тело – это ещё один инструмент, который надо беречь. Руки и музыкальный инструмент связаны одним нервным импульсом от мозга через уши, плечи, локти, кисти, кончики пальцев, в этом процессе участвуют спина, корпус и даже ноги, а заканчивается этот импульс на дне клавиши как конечной точки приложения усилия при извлечении звука. Так что руки музыканта – не молоток, который физически ударяет по струне. Они требуют бережного обращения, иначе всё закончится потерей не только мастерства, но и вообще умения играть, тем более в симфоническом оркестре. Едва ли разрывы бомб и близкая работа артиллерии способствуют сохранению филигранного слуха, так необходимого профессиональному музыканту. Сомнительно, что обмороженные, перебитые осколками пальцы повторят виртуозную работу по струнам скрипки или арфы. И всё это даже при условии, что солдат вернётся с обеими руками и десятью пальцами.

Так и хочется вспомнить, что музыкантам во время Великой Отечественной войны полагалась бронь. Да, многие уходили добровольцами, и наша страна, возможно, потеряла десятки новых Чайковских, Стравинских, Рахманиновых, но она потеряла бы гораздо больше, если бы не сохранила многих в тылу. А кто бы тогда играл «Вставай, страна огромная» или «Ленинградскую симфонию» Шостаковича? Не одними снарядами и гранатами приближалась Победа. Музыка была нужна на войне, она понадобилась и сразу после первых победных залпов в Берлине.

Так кому же понадобились три десятка скрипачей, виолончелистов, флейтистов и барабанщиков, никогда в жизни не стрелявших из оружия и вместо убийства умеющих профессионально и талантливо дарить людям божественную красоту и природу музыкальной фантазии? Взвод солдат можно подготовить к бою за неделю-другую. А чтобы собрать симфонический оркестр из профессиональных музыкантов, способных слышать друг друга и играть в полный унисон, не хватит и нескольких месяцев, а до этого им нужно учиться десять лет в училище и консерватории. Не слишком ли велика и бездарна потеря?

Как же нужно было низко пасть перед лицом народа, чтобы в порыве плебейского угодничества: «Чего изволите, Ваше Высокородие?» – послать в топку войны цвет и без того потрёпанной культуры Донбасса, не говоря уже о почти готовом отряде без пяти минут молодых инженеров-строителей, технологов-металлургов, горных дел мастеров с высшим образованием? А может, это новый вид пирамиды успеха, которую так рьяно втюхивал в массы второй глава республики незадолго до 2014 года, где вместо невозвращённых народных денег в конусообразном многограннике теперь уже складывались черепа без разбора мобилизованных граждан ДНР? Будущее обязательно даст честный ответ и строго спросит с виновных. Жаль только, что матерям, жёнам и детям павших от этого не полегчает…

Вот на поддержку и укрепление позиций взвода менестрелей и уходили парни в количестве тридцати шести стрелков под командой Гавра, старшего прапорщика Андрея Гавриленко, чудом уцелевшего под прицельным огнём украинского снайпера в Ольховке. Он уводил самую боевую честь караула, и Чалого это совсем не радовало.

На войне так часто бывает: только складывается ратный коллектив, и вроде боевое взаимодействие согласовано и отработано, но тут обязательно найдётся кто-нибудь «наверху» и решит судьбу подразделения по своим личным тактическим или стратегическим соображениям. Так случается, как правило, там, где в штабах неразбериха, толковых офицеров кот наплакал, а вместо них сплошные строчкогоны и очковтиратели, козлы и пид…ы. Прости меня, Господи…

>к * *

Взамен прислали взвод ещё не тронутого и до сих пор прохлаждавшегося вокруг штаба пятого батальона, составленного из горняков одного шахтоуправления. Поговаривали, что само угольное начальство взяло обещание с руководства республики не посылать шахтёров именно этого управления на передовую, дабы не оставить забои без опытных специалистов. Резон в этом был, хотя с 2014 года на полях войны сложили голову сотни горняков, ушедших добровольцами защищать Донбасс. Кто-то даже утверждал, что в окопах намного веселее погибать, чем в шахте-могиле, на глубине нескольких сот метров. Да и по сравнению с нежными музыкальными натурами мужики из забоев могли не особо заботиться о контузиях и треморе в пальцах. Такие штучки у шахтёра квалификацию не отбивают. И вообще всем когда-то надо начинать ратную службу поближе к передовой.

А с ближних подступов к Харькову доходили не очень весёлые вести…

Из Суворовки мимо поста провезли одного «двухсотого», а также двоих тяжелораненых, которые и сообщили, что беспорядочные миномётные обстрелы участились и передвигаться по занятому селу приходится на полусогнутых и короткими перебежками от укрытия к укрытию. Диверсанты обнаглели, но российская артиллерия пока кроет окрестности Харькова, хотя и чисто по своему собственному графику, не особо прислушиваясь к просьбам ополченцев Донбасса.

Сводный батальон Ксенофонтова, усиленный двумя танками, «мотолыгой» и двумя самоходными «Гвоздиками», стойко держится в окрестностях Ольховки, зачистив её буквально в тот же день, когда колонна покинула элеватор. Бой был скоротечный, но крови пролилось немало. В небольшой группе Рейнера безвозвратных потерь не случилось, если не считать тяжёлую контузию кучерявого Руслана из Таманской и искромсанную левую руку Саши Хотина, которую он чуть не потерял в прямом контактном бою с автоматчиками из националистического батальона «Кракен». Противнику не удалось безнаказанно уйти из села. Два сожжённых танка, развороченный бронетранспортёр «Козак» и десятка два раскинутых в беспорядке убитых фашистов ждали российскую моторизованную группу на окраине Ольховки, при выезде в сторону Харькова. Случайно или нет, но пленные от Ксенофонтова в тыл не поступали. Раненые привезли трофейный смартфон с видеозаписью, которая быстро разошлась среди бойцов полка…

В кадре громко слышались откровенный русский мат, ор и крики обезумевших от боли раненых бойцов в российской форме, с завязанными синей изолентой глазами. Руки у всех были сцеплены сзади, они извивались, лёжа прямо на асфальте и бетонном покрытии какого-то ангара. Их грубой силой выкидывали из кузова грузовика, пинали ногами, били прикладами