– Не знаю.

Он уже потерял счет времени, не представлял, сколько дней и ночей провел вот так – днем за беседой с Мустафой, а ночью между двумя гуриями. Собственно, шехзаде уже вообще не отличал день от ночи, горели свечи, звучала музыка, читались прекрасные строчки стихов, нежные пальчики проводили по его плечам, телу, и он снова проваливался в волны блаженства.

Трабзон? При чем здесь Трабзон? Зачем ему Трабзон?

Слухи о ежедневных оргиях братьев не могли не дойти до Махидевран, она пришла к сыну.

Нет, непохоже, чтобы Мустафа был одурманен наркотиками, как о том твердили евнухи. Но она увидела лежавшего, казалось, бездыханным Джихангира, ужаснулась:

– Что с шехзаде?!

Мустафа усмехнулся:

– Просто устал и спит. Ничего, сейчас придет в себя и будет требовать своих гурий на ложе.

– Мустафа, это опасно, слухи могут дойти до Повелителя.

– Я ничего плохого не делаю.

– Ты даешь шехзаде наркотики. Это опасно для его здоровья, Джихангир не слишком крепок.

Мустафа задумчиво посмотрел на спящего в неловком положении прямо рядом со столом, заставленном яствами, брата, позвал мать прочь из комнаты. Она тоже была рада выйти, потому что в помещении стоял запах еды и благовоний, а еще запах болезни.

Остановились на террасе, служанка накинула на плечи Махидевран меховую накидку, потому что с гор тянуло прохладой, и тут же исчезла, словно ее и не было.

Мустафа, проследив за удалявшейся девушкой, усмехнулся:

– Знаете, матушка, мне его жалко.

– Сын мой, ты губишь шехзаде, и Повелитель тебе этого не простит. Джихангир болен, он долго так не выдержит.

– А вы не подумали о том, что он счастлив?

– В забытьи?

– Даже так. Счастлив в дурмане, потому что иначе счастлив быть не может. Другие братья нашли себя в развлечениях, а этому что остается? Шехзаде всегда жалели, твердили, что он слабее, бессилен, что ничего не может, даже одолеть женщину. А сейчас вдруг все смог.

– Какой ценой? Это же ненадолго.

– Кто сказал, что недолгая, но счастливая жизнь даже под действием дурмана для Джихангира хуже, чем долгая, но полная неуверенности и боли? Он счастлив, пусть короткое время, но он будет счастлив.

– Боюсь, мой сын, что Повелитель подумает иначе, ему обязательно донесут о вашей дружбе.

– Джихангир, пожалуй, единственный, кого я готов оставить, он безопасен и несчастен без меня. Знаете, делать кого-то счастливым, даже вот так, – Мустафа кивнул в сторону комнаты, где лежал брат, – оказывается, приятно.

Махидевран вздохнула, наверное, Мустафа прав, но сейчас женщину заботила не правота или неправота сына, а возможные последствия такой дружбы двух братьев.

…Махидевран была права в своих опасениях, Сулейману действительно сообщили, что шехзаде Джихангир прочно поселился во дворце в Амасье.

Конечно, Амасья прекрасное место, город на горе окружали высокие крепостные стены в несколько рядов, а внутри и снаружи сады. Прохладно, в отличие от многих других городов, свежий горный воздух, умиротворяющий пейзаж, а еще множество медресе, в которых множество мудрецов. Есть с кем побеседовать, в Амасье любят поэзию и поэтов…

Но ведь шехзаде Джихангир вовсе не общаться с поэтами и философами приехал, он совсем ни с кем не общался, кроме старшего брата.

Это и показалось Сулейману странным. С чего бы уверенному, сильному Мустафе пригревать у себя на груди слабого младшего брата? Султан в отличие от Роксоланы не обрадовался этой дружбе и не поверил в нее. А потому не удивился, что следом за сообщением, что шехзаде Джихангир уже долгое время гостит в Амасье, последовало известие о том, чем он там занимается.

Мустафа решил накачать брата дурманом?!

Решение Сулеймана было скорым: шехзаде Джихангира срочно переводили в Халеб (Алеппо), то есть как можно дальше от Мустафы. Дальше можно бы в Румелию, но доверить эту провинцию младшему сыну султан не мог, слишком ответственно для того, кто так легко увлекся наркотиками.

Если честно, в душе Сулеймана боролись два чувства по отношению к Джихангиру – презрение к тому, насколько тот быстро поддался влиянию старшего брата (доносили, что буквально смотрит тому в рот) и пристрастился к дурману, и чувство вины перед младшим сыном. Сулейман понимал, что Мустафа сумел завлечь Джихангира в свои сети только потому, что никто другой этого не сделал. Будь сам султан внимательней к младшему шехзаде, такого не случилось бы.

Чувство вины не лучший советчик, желание что-то исправить слишком часто соседствует с желанием спрятать проблему и забыть о ней. Первое требовало вызвать Джихангира в Стамбул и самому взяться за него, второе советовало отправить царевича подальше от старшего брата, а заодно и собственных глаз.

Победило второе, так проще, тем более, начинался новый персидский поход, во главе которого Сулейман поставил Рустема-пашу. Все шехзаде, как бейлербеи своих провинций, будут в походе участвовать, в том числе Мустафа и Джихангир. Может, во время похода все как-то само собой разрешится? То есть занятый делом шехзаде сам оставит дурман и отстанет от Мустафы?

…Когда посланники отца разыскали шехзаде Джихангира в Амасье и добились некоторого приведения его в чувство, чтобы сообщить о решении отца, тот ужаснулся: султан отправлял младшего сына так далеко, разрывая тем самым связь со старшим? Но он только подружился с Мустафой!

В душе возникло нехорошее чувство, это была даже не обида, оно скорее походило на ненависть к отцу. Разрушить их единение с Мустафой, разве это не жестоко?!

Мустафа успокоил брата:

– Мы с тобой едины, будем писать письма, а твоих красавиц я отправлю с тобой. Ели хочешь, конечно.

Но Джихангир не глуп, он понимал, что без дурманящего средства не будет столь силен, а потому вздохнул:

– Не стоит, я не лев вовсе, это только ваше влияние.

– Я дам тебе и средство.

Джихангир снова покачал головой, он понимал, что только в доме Мустафы не был подотчетен соглядатаям отца, стоит выйти за пределы, как каждый шаг, каждый вздох и каждый проглоченный кусок снова окажутся под контролем.

Мустафе стало по-настоящему жалко младшего брата, даже отравиться спокойно не дадут! Он сумел дать Джихангиру хотя бы немного дурмана, чтобы тот смог принять в самые трудные минуты по крупицам и отвыкать медленно.

Но главным для старшего шехзаде было не это. Он попросил Джихангира об одолжении, странном одолжении.

– Послушай, султан много лет гоняется за шахом Тахмаспом и все неудачно. Теперь задуман новый поход, сераскером которого назван Рустем-паша. Это снова будет позор, шах помотает наше войско по своей земле и исчезнет без боя.

Мустафа внимательно вглядывался в одутловатое лицо младшего брата, словно проверяя, понимает ли тот услышанное. Джихангир кивнул, мол, понимаю. Его еще затуманенные дурманом мозги соображали медленно, но все же соображали. Правда, он не мог взять в толк, чем может помочь войску отца поймать неуловимого шаха Тахмаспа.