– Аллах акбар! – щерил зубы Исмат. – Уа Мир-Арзал расуль Аллах!

– Не богохульствуй! – пробурчал Тураб, расчесывая худые телеса, искусанные насекомыми.

– А нету, выходит, Аллаха! – захихикал Исмат. – И Мухаммед не родился еще!

Шавкат, охая и шепотом бранясь на русском, растирал мозоль на шее, натертую кованым ошейником.

– Неужели все кончилось? – простонал он.

– Все только начинается, братцы-мусульманцы! – ухмыльнулся Мир-Арзал.

– Опять грабить? – упавшим голосом спросил Шавкат.

– Я ж тебе когда еще говорил: без автоматов мы пустое место! Грабить… Прежде чем грабить, ты пойди да выучись мечом махать! Придется нам по новой служить…

– Весь вопрос, – подал голос Даврон, – кому именно? И за что?

– Вопрос в тему! – кивнул Мир-Арзал. – С хозяевами мы точно не уговоримся, но пожаловали гости…

– …Мы им помогаем… – подхватил Даврон мысль вожака.

– …И Рум отсчитывает нам полновесными золотыми! – закончил Мир-Арзал. – Прикинь?!

– Помогаем… – буркнул Тураб. – Это как? Выполним интернациональный долг?

– Ворота откроем! – рубанул Даврон.

– Да ну-у… – протянул Исмат. – Там столько стражи…

– Исма-ат! – ласково сказал Мир-Арзал. – За легкий труд золотом не платят! Все пожрали? Спим до вечера! Из дома не выходить!

Обыскав весь особняк, Мир-Арзал нашел то, что искал, – целый моток прочной веревки, крученной из конского волоса. Намотав ее на тело поверх туники, Мир-Арзал накинул сверху плащ-химатий.

– А не порвется? – боязливо спросил Шавкат.

Даврон презрительно фыркнул.

– Пойду один, – успокоил Шавката Мир-Арзал, – я получше вас шпрехаю на ихней латыни!

Из дома Артавазда экс-дэвы, а ныне беглые рабы не выходили на улицу до сумерек, пока их глаза не перестал резать свет, от которого «дэвы» отвыкли в подполах. А только закатилось солнце, малюя запад в красный и лиловый, Мир-Арзал со всей гоп-компанией покинул проклятый дом, еле подавив в себе желание поджечь его. Нельзя! Незачем привлекать внимание. Но он вернется сюда, когда отопрет римлянам ворота! И тогда он припомнит – всем им!

Растягивая губы в улыбке, Мир-Арзал выбрался за стены квартала и пошагал, пробираясь кривыми улочками к куртине между Южным и Западным бастионами. Даврон бесшумно крался следом, за ним, сбившись в кучку, плелись Тураб, Исмат и Шавкат.

Высмотрев всход на стену, Мир-Арзал сделал знак Даврону, притаился за толстым кривым карагачем и дождался полной темноты.

Римляне не штурмовали город при лунном свете, но парфяне, опасаясь тайных вылазок неприятеля, обходили стены дозором, посвечивая факелами вниз, – не подкрадывается ли коварный враг?

– Сейчас… – проговорил Даврон. – Пусть до той башни дойдут…

Мир-Арзал еле дождался, когда воины с факелами скроются за парапетом западного бастиона, и кинулся на стену по крутым ступеням. Сверху был хорошо виден римский лагерь – там горели костры и шатались длинные тени.

– Во имя Аллаха! – прошептал Тураб, накидывая волосяную петлю на плечи. – Исмат, удерживай конец!

– Пошел я, – глухо сказал Мир-Арзал. – Ждите! Как вернусь, свистну! Вытащите…

Покрепче ухватившись за веревку, он перелез через парапет и повис на высоте пятого этажа.

– О, Аллах!

Переступая ногами в сандалиях по крошащейся стене, Мир-Арзал спустился, поглядел, как веревка уползает наверх, и пошагал к лагерю римлян, сперва полем, затем кривыми переулками рабада.

Ночь была теплая, звезды сияли ярко, чернеющими пятнами выделяя кусты и ямы, но Мир-Арзал все же вздрогнул, когда перед ним, словно из-под земли, поднялся легионер в полном боевом.

– Стой! – рявкнул он. – Куда идешь?

Мир-Арзал поднял руки и сказал спокойно:

– Я из Антиохии, я был у парфян в плену. Я – друг римлян и хочу им помочь овладеть городом!

– Да? – с сомнением протянул римлянин. Посопел и свистнул.

Из темноты вышел еще один легионер и отдал честь первому.

– Проводишь этого в лагерь, – сказал первый, тыча пальцем в Мир-Арзала, – и сдашь латиклавию Квинту Метеллу!

Второй стукнул себя кулаком в грудь и показал Джуманиязову мечом: ступай!

Мир-Арзал пошагал, усмехаясь в бороду.

Подойдя к левым воротам лагеря, легионер сказал пароль, и ему открыли одну из створок. За воротами тянулась прямая и широкая улица, виа Принсипалис, надвое разделяя хемистриги – палаточные ряды, ровненькие, будто по линеечке их вымеряли. Через равные расстояния горели костры, добавляя красный отсвет голубому лунному сиянию. Римляне сидели у шатров, чинили щиты, кололи лучины для стрел, просто чесали языки, попивая кислую поску.[65]

Мир-Арзала проводили в преторий и завели в большой шатер трибуна-латиклавия – так сказать, замполита легиона. Квинт Луций Метелл оказался плотным молодым человеком, стриженным «под горшок» и с пустыми светлыми глазами. Квинт вечно улыбался, кривя мокрые губы в поганенькой ухмылочке живодера. Не дай Аллах попасть к такому на допрос – запытает.

– Кого ты мне привел, Публий? – спросил он.

Мир-Арзал опередил рядового Публия, выпалив:

– Мне нужен ваш самый главный!

– Самый-самый? – заулыбался Квинт, холодно и мертво поглядывая на ночного гостя.

– Да! – храбро ответил Мир-Арзал.

– Ла-адно… – протянул Квинт Метелл. – Только учти: если ты потревожишь сиятельного по пустякам, то умрешь!

– Ведите меня к нему!

– Пошли!

В сопровождении трибуна Мир-Арзал прошел в шатер командующего, вовсе уж гигантский, почти как цирк-шапито.

– Перед тобой, парфянин, сам Гай Авидий Нигрин! – надменно сказал Квинт.

– Где? – не разобрал Мир-Арзал и только тут приметил большого костлявого человека, развалившегося на подушках в углу, горбоносого, с короткими светлыми волосами. Жилистая рука его гладила рукоятку паразиниума, короткого меча, полагавшегося легату.

– Обращайся к нему – «сиятельный», – рекомендовал Квинт.

Мир-Арзал поклонился Нигрину и решительно начал:

– Ну, во-первых, сиятельный, я не парфянин. Меня взяли в плен этой весной. Я бежал, чтобы предложить вам помощь…

– Какую? – равнодушно спросил Нигрин.

– Я открою вам ворота!

Командующий встрепенулся и резко сел.