рядом с ним они упрямо поджимались, не желая показывать ему свою слабость, но с большой охотой насасывали член образцового наставника Мо…

Тут же в нем снова разгорелось пламя ревности. Пусть сегодня Тасянь-Цзюнь сделал это уже множество раз, но это не смогло удовлетворить его, и он опять несколько раз свирепо и безжалостно толкнулся в судорожно сжимающийся анус Чу Ваньнина.

Этой ночью Чу Ваньнин был трахнут и кончил столько раз, что к этому моменту сознание почти покинуло его. Поэтому в ответ на его действия он лишь чуть нахмурил брови и почти инстинктивно хрипло застонал:

— Ах…

— Что ж ты так жалобно стонешь, а внизу вон как туго обхватываешь, — с насмешкой сказал Тасянь-Цзюнь. — Теперь-то ты думаешь, что этот достопочтенный хорош, не так ли?

Естественно, он не мог получить ответ, но это было уже не важно, ведь, по крайней мере, тело Чу Ваньнина было честным и оно размякло и растаяло под ним. Выебанный целиком и полностью, до самого основания, оттрахан им до дрожи, оттрахан так, что стал невыносимо влажным. Это дерзкое и неукротимое мужественное тело под ним стало таким чувствительным, а послевкусие после оргазмов превратило эту чувственность в дубленный хлыст для унижения и укрощения Чу Ваньнина. Всего одно движение, и, не в силах сдержаться, Чу Ваньнин хмурит брови, но тело его дрожит от удовольствия.

Только он смог этого добиться.

Наслаждаясь этой мыслью, Тасянь-Цзюнь поднял руку, чтобы погладить лицо Чу Ваньнина, но тот инстинктивно сжался и отвернулся. Несмотря на это, император все равно схватил его за подбородок и погладил пальцами по щеке. Это прекрасное лицо было влажным от слез, мягким и горячим на ощупь.

После этого яростного, безумного совокупления, Тасянь-Цзюнь, наконец, скрепя сердце, позволил себе быть искренним и с тихим вздохом хрипло пробормотал:

— Ваньнин, наконец-то ты вернулся во дворец. И в будущем ты никуда не уйдешь.

В черно-фиолетовых зрачках отразилось очень мужественное, но в то же время хрупкое лицо. Спустя долгое время Тасянь-Цзюнь с нечитаемым выражением лица наклонился, чтобы поцеловать Чу Ваньнина в висок, после чего удовлетворенно вздохнул:

— Спи.

Подтянув испачканное парчовое одеяло, он укрыл их обоих.

— …

Ночь медленно отступала.

Тасянь-Цзюнь так и заснул, крепко обнимая Чу Ваньнина. И все было точно также, как той снежной ночью на горе Наньпин, когда перед своим уходом образцовый наставник Мо обнимал его, пока не погас огонь светильника и их двоих не разделил рассвет.

Волна похоти нахлынула и отступила, и теперь Чу Ваньнин напоминал сломанную марионетку, помеченную хищником, испачканную спермой и потому не способную говорить и двигаться. Чу Ваньнин еще долго так и лежал, пока сознание потихоньку не начало возвращаться к нему, и он услышал, как льет дождь за окном, почувствовал дыхание Тасянь-Цзюня на коже и его объятья…

Все еще не до конца придя в себя, Чу Ваньнин неосознанно покосился на лежащего рядом человека.

Через мгновение он повернул голову и уже более осмысленно посмотрел на спокойное лицо Тасянь-Цзюня, глаза которого были закрыты.

— …

На мгновение Чу Ваньнина охватил дикий ужас. Он вдруг понял, что не знает, какая сегодня ночь. Лежащий рядом человек был таким холодным, что он испугался, что с ним произойдет то же, что когда-то снежной ночью в хижине на горе Наньпин случилось с другим молодым человеком. Капля за каплей иссякнет жизненная энергия и постепенно затихнет стук сердца… Он задрожал от страха…

Почему?

Ведь совершенно ясно, что это только лишенное души бренное тело, всего лишь живой мертвец, но почему он совсем такой же, как прежде, с теми же эмоциями и поведением.

Но Тасянь-Цзюнь не мог ему ответить и, скорее всего, он и сам не знает ответа на этот вопрос.

Нахлынувшие, словно морской прилив, эти противоречивые мысли и обжигающие эмоции мало-помалу отступили и взгляд Чу Ваньнина начал проясняться. Несмотря на захлестнувшее его отчаяние и горе, он заставил себя успокоиться… Дворец Ушань был до краев наполнен насыщенным запахом любовной страсти… Да, точно, это же Дворец Ушань.

Не гора Наньпин.

И человек, что обнимает его, не образцовый наставник Мо. Это Тасянь-Цзюнь.

Да, это не его давно отошедший в мир иной любовник, ученик и муж… это мертвец, сломанная марионетка, живое напоминание о его позоре… Чу Ваньнин изо всех сил подавил рвущийся из глотки тоскливый и скорбный вой, потом вырезал из сердца все чувства и взял под контроль все свои эмоции. Два человека в конце двух жизней обнимались в отрезанном от всего мира и сокрытом от чужих глаз месте. Движение воздуха внутри постепенно утихало. Все возвращалось к миру и покою.

Последняя связующая нить[294.9] тихо почила во мраке этой ночи.

Сложно сказать, сколько прошло времени, прежде чем в комнате все стихло.

За складками опущенного полога на кровати виднелись смятые парчовые покрывала, за окном бушевала гроза, и вспышки молний отбрасывали на сбитую постель четко различимые светотени. Ливень не прекращался, а становился лишь сильнее.

Когда Чу Ваньнин открыл глаза, было еще темно, и мужчина рядом с ним спал. Возможно, из-за многолетней привычки спать вместе, а, может, потому что, накормив его афродизиаками, Тасянь-Цзюнь чувствовал себя в полной безопасности, одним словом, сейчас император крепко спал рядом с ним без всякой защиты. Его подтянутое ладное тело все еще наполовину придавливало его сверху, мешая дышать.

Повернув голову, Чу Ваньнин посмотрел ему в лицо.

Когда Пространственно-временные Врата Жизни и Смерти распахнулись и состоялась их встреча с Тасянь-Цзюнем, он еще помнил о том холодном ощущении от его прикосновения и мертвую тишину в его груди.

Но сейчас в груди у этого прильнувшего к нему человека бьется сердце.

Осколки вырезанного духовного ядра были заново собраны в сердце Тасянь-Цзюня, как если бы это была какая-то разбитая вещь.

«Нельзя думать об этом. Мо Жань умер. Не важно в каком мире, он уже мертв», — снова и снова мысленно повторял Чу Ваньнин, слушая медленное и сильное биение этого сердца. — «Мо Жань уже умер, а это только тело, бренная оболочка без души. Ты же знаешь, что должен сделать».

Сердце его стало твердым как железо. В ладони медленно собирался яркий свет, но он то вспыхивал, то гас, то вспыхивал вновь, и, в конце концов, погас.

Чу Ваньнин молча смотрел на лежащего рядом мужчину.

В тусклом сумеречном свете, со скрытыми за длинными ресницами закрытыми глазами, Тасянь-Цзюнь выглядел так, что стало еще труднее понять, прошлая это жизнь