прибавляя, что «все уладится, но он еще очень раздражителен… Хлопоты Брейнинга увенчались успехом: фельдмаршал Штутерхейм согласен взять Карла в свой полк». Такие известия ободряли старика и пробуждали его энергию; «он мужественно перенес удар судьбы, – рассказывает Шиндлер, – он вспоминал в жизни древних великих людей все сходное с его судьбой и находил в этом утешение… В тяжелые минуты жизни он держал себя с таким же достоинством, как древние».

Глава XXI

1826–1827

Настроение и заботы. – Переписка с Хольцем. – Юмор Бетховена. – Пирушки с приятелями. – Сближение с друзьями детства, Брейнингом и Вегелером.

На клочках бумаги, относившихся, быть может, к дневнику, Бетховен пишет весной 1826 года:

Всеми высокочестимы певцы; их сама научила пению муза; ей мило певцов благородное племя. «Одиссея» Гомера пер. Фосса 8-я песнь (стих 480–482).

На какой гербовой бумаге можно написать квитанцию на 600 фл.?

100, чтобы инструментальная музыка не была заглушена залпами и барабанным боем.

Вебер умер сорока лет.

В то же время Бетховен с интересом следит за выдающимися явлениями в области искусства и лелеет мечту создать ряд величественных произведений. Неизвестному лицу он пишет:

Хольц уверяет меня, что вы намерены заказать и издать большого формата гравюру, изображающую гробницу Генделя в церкви Св. Петра в Лондоне, это меня бесконечно радует, не говоря уж о том, что виновником являюсь я.

Примите вперед мою благодарность за это – ваш преданный слуга Бетховен.

3 апреля 1826 года.

Другая записка, к молодому композитору Клейну, относящаяся к той же эпохе, заключает в себе несколько слов критического свойства, что встречается весьма редко в переписке Бетховена, вообще скрытного, а в частности избегавшего выражать свои эстетические и критические суждения.

Получил от вас письмо через г-на советника ф. Мозеля, на которое не мог сейчас же ответить, так как завален работой. Вы хотите посвятить мне ваше сочинение. Хотя я не заслужил этого, тем не менее приму с удовольствием посвящение вашего прекрасного произведения. Вы хотите в то же время, чтобы я был критиком, но поверьте, что это сверх моих сил! Впрочем, согласен с Вольтером, что «несколько уколов комара не могут остановить ретивого коня». В этом отношении подражайте мне. Чтобы не лукавить, а по обыкновению откровенно высказаться и исполнить ваше желание, должен сообщить, что вам следует в последующих подобных произведениях обращать внимание на самостоятельное ведение голосов.

В ожидании чести служить вам чем-нибудь, благодарю за дружеское ко мне отношение и остаюсь с глубочайшим почтением, милостивый государь, преданнейший Бетховен.

С этим отзывом Клейн обратился к издателю Петерсу.

К Петерсу, музыкальному издателю в Лейпциге.

Майнц, 8 сент. 1826. Глубокоуважаемый и милостивый государь!

Г. Генрих Гугель из Петербурга, бывший недавно здесь, рекомендовал мне вас, как очень дельного предпринимателя, и советовал мне предложить вам скрипичный квартет, написанный мною и посвященный нашему уважаемому Бетховену в Вене. Из прилагаемой копии его письма вы усмотрите, как сей великий композитор отнесся к этому произведеньицу. Если вы склонны издать этот квартет, то перешлю рукопись через г. книгопродавца Купферберга. Что касается гонорара, то я попросил бы только известное число экземпляров и некоторые другие ноты. В надежде получить вскоре благоприятный ответ

остаюсь с совершенным и глубоким почтением, покорнейший слуга барон фон Клейн.

Полемика между музикологами о подлинности некоторых частей «Реквиема» Моцарта, вызвавшая ряд статей Готфрида Вебера и возражение аббата Штадлера, этого крайнего консерватора и врага бетховенской музы, не осталась незамеченной великим поклонником Моцарта; в порыве увлечения статьей Штадлера он благодарит его за восстановление истины, не преминув снабдить записку игрой слов Andre (фамилия композитора) и andere (другой, иной).

К аббату Максимилиану Штадлеру.

6-го февр. 1826 г. Многоуважаемый и высокочтимый!

Вы поступили поистине прекрасно, воздав должное памяти Моцарта вашей мастерскою и вполне обстоятельною статьею; все светские и все миряне, все, что только живет музыкою или имеет к ней отношение, должно быть вам признательным. Чтобы подобно Г. В. завести речь о таких вещах, надо знать либо очень многое, либо ничего.

Видя эти удивительные познания г-на В. в гармонии и мелодии, вспоминаешь покойных старых наших компонистов, Штеркеля, Калькбреннера (отца), Андре (не совсем другого) и т. д. Requeiscant in расе! Глубоко благодарен вам, почтенный друг, за радость, которую вы мне доставили, познакомив с вашей статьею; я всегда был ревностным поклонником Моцарта и останусь им до последнего вздоха. Вскоре обращусь к вашему благословению.

С истинно глубоким почтением пребываю Бетховен.

Однажды, после обеда, Бетховен с Шиндлером зашли в музыкальный магазин Хаслингера (бывший Штейнера и Ко), где часто бывал в это время дня аббат Штадлер; неожиданно для всех Бетховен, среди общего разговора, подошел к аббату, стал перед ним на колени, попросил благословения и затем поцеловал его руку, а аббат, видимо отнесшийся с некоторым недоверием к выходке музыканта-атеиста, прибавил к словам благословения: «если не на пользу, то не во вред». Прочие присутствующие, приняв это за фарс, стали громко смеяться и шутить. Никто не понял Бетховена, его мыслей и чувств, обладавших им в эту минуту.

Шведский поэт Аттердам, приехав в Вену, задумал посетить великого композитора и обратился с этой целью к одному общему знакомому, Игнатию Хейтелесу. «Мы поднялись во второй этаж, – рассказывает последний, – дверь не была заперта, мы вошли, прихожая была пуста. Мы стали стучать все громче, но напрасно, хотя из комнаты доносился шум. Мы вошли и остановились в изумлении. На противоположной стене висели большие листы бумаги, а перед ними, спиною к нам, стоял Бетховен, но в каком виде! День был жаркий, композитор, сняв платье, в одной только рубашке, писал на стене ноты красным карандашом, то приближаясь к ней, то отступая несколько шагов, то отбивая такт, то ударяя по клавишам своего бесструнного инструмента, ни разу не повернувшись к нам…»

В числе посетителей и новых знакомых Бетховена была певица Нанетта Шехнер (1806–1860), родственница Шиндлера, некогда достойная соперница Зонтаг и Шредер-Девриан. О предстоящем визите ее Шиндлер ведет беседу в разговорной тетради:

– Я пришел просить разрешения вашего привести к вам Belle Шехнер, страстно желающую познакомиться с вами, – настоящее чудо природы.

– Этого Вена еще не слыхала, будь у этой милой девицы итальянское имя, она была бы выше всех певиц в мире.

– Из Мюнхена.

– Orlandi и еще другая.

– Природа наградила ее слишком щедро, ее дарования хватило бы на трех.

– Мильдер гораздо ниже, сегодня «Дон-Жуан», а потом примутся за «Фиделио».

– Если репетиция не помешает Шехнер завтра, то мы к 5 часам придем к вам, а