еще будешь ею любоваться, обнимать, целовать?.. Когда же я, несчастный, увижу тебя?..» Не раз он поносил также Нимеца. «Это не только испорченный, но погибший юноша», – говорил Хольц, впрочем, не без основания: Нимец вскоре покончил самоубийством в волнах Дуная.

Нечто аналогичное задумал также Карл, чтобы избавиться от назойливого дяди, от долгов и от учения, сулившего мало светлых дней. Семейная драма, с ее некоторыми непонятными деталями, представлена нами здесь в виде ряда отрывков из дневника и разговорной тетради, рисующих яркими штрихами нравственные страдания тех дней, когда композитор создавал свою лебединую песнь, свой последний квартет ор. 135. Однажды, в августе, рано утром Хольц вбежал к Бетховену, взволнованный, растерянный, схватил разговорную тетрадь и вписал:

«Карл хочет застрелиться. Я отправился за ним в школу. Он убежал от меня».

Бетховен стоял, как громом пораженный, но Хольц, надев на него шляпу, повлек за собой, и через несколько минут они уже были в Alleegasse, № 72, у Шлеммера.

Хольц. – Я приведу полицию. Его надо увезти отсюда. Ведь он не выдержит экзамена… Позвать Шлеммера.

Шлеммер. – Расскажу все в двух словах. Я сегодня узнал, что племянник ваш давно намерен застрелиться. До следующего воскресенья; по справкам моим, причиной служат, кажется, долги. Он лишь отчасти сознался в своих проступках. Я нашел у него в ящике заряженный пистолет, пули и порох; тогда я решил предупредить вас как отца. Пистолет спрятан у меня. Будьте к нему великодушны, чтобы не вызвать отчаяния. Я получил всю плату сполна до августа-месяца.

Хольц. – Что теперь делать? Это не его почерк, но все заплачено до конца июля. Его невозможно было удержать: он сказал, что сейчас же вернется к Шлеммеру, только возьмет свое письмо у приятеля, пока я поговорю с Рейсером. От вас он убежал бы точно так же. Если он вздумает сделать что-нибудь над собою, то никто не удержит его. Он сказал мне: зачем удерживать меня. Если сегодня не удастся, то я сделаю это в другой раз.

Шлеммер. – Можно вынуть пулю.

Бетховен. – Он утопится.

Шлеммер. – Напрасно вы не удержали его…

Хольц. – Если бы он серьезно решил лишить себя жизни, то никому не сказал бы об этом, а тем более женщине, какой-нибудь танцовщице. Мы узнаем от Блехлингера адрес Нимеца. Помните, как он возмущался вашими замечаниями. Все его поведение в отношении к вам было сплошь лживо, кровь матери проявилась.

Хольц. – Здесь живет Нимец? Никого нет дома. Поедем на Ландштрассе. Его видели с нею у Кернтнертор в тот же день, когда он утром навестил вас.

Отсюда Хольц везет Бетховена в полицию и к матери, где пишет:

«Он в серьгах, в сюртуке на шелковой подкладке, с воротником. Без часов. Сейчас пошлют в кофейню за матерью; теперь 2 часа; лучше поедем домой, оттуда пошлем к Шлеммеру, а после обеда приедем сюда».

Так мечутся Бетховен и Хольц по Вене с утра до обеда, а затем, придя к матери вновь, находят записку Карла: «Исполнилось. Нужен лишь неболтливый хирург, Сметана, если он здесь. Не мучь меня теперь упреками и жалобами; все прошло. Впоследствии все уладится. Она послала за врачом, но его нет дома. Хольц сумеет привести».

Бетховен. – Когда это случилось?

Мать. – Он приехал сейчас. Извозчик взял его со скалы в Бадене и отправился к вам. Близ Бадена в Баденербад. Пуля засела в левой части головы.

Дрожащей рукой Бетховен набрасывает записку.

Почтеннейший г. А. Сметана.

Приключилось большое несчастье, Карл случайно сам причинил себе, спасение, надеюсь еще возможно, тем более вам, если только придете сейчас, у Карла в голове пуля, в чем вы сами убедитесь.

Только скорее, ради Бога скорее.

Ваш уважающий вас Бетховен.

Чтобы скорее помочь, его взяли к матери, он теперь там. При сем адрес.

Оставив юношу у матери, композитор отправляется домой.

«Он имел, – говорит Шиндлер, – удрученный, угнетенный вид; его стан сгорбился, пред нами был 70-летний старик, всему покорный, послушный малейшему дуновению ветерка». Хольц, посетивший его также на следующий день, пишет в тетради: «Карл хотел застрелиться в Еленентале, на скале. Вчера он от меня отправился прямо в город, купил пистолет и поехал в Баден. Его неблагодарность очевидна; когда вы ушли, он сказал: “Хотя бы он больше не возвращался… Если бы только он перестал упрекать”. Досадно, что он носит ваше имя. Я сказал вчера Рейсеру, что у него найдены пистолеты. Он воскликнул: “Дрянной мальчишка, комедиант”. Кому охота унижаться и заботиться о таких людях: мать – потаскуха, сын – преступник, самоубийца. Неделю тому назад он был в Бадене с двумя офицерами. Шлеммер имел много неприятностей с Карлом, так как последний очень бранил вас. Он задумал это еще ранее истории в Гласисе… Я думаю, что он говорит это только с целью рассердить вас еще больше. Он заявил, что немедленно сорвет повязку, если ему еще будут говорить о вас. Он говорил также: “хотя бы прекратилась эта глупая болтовня”. Часы свои он продал в воскресенье и купил два новых пистолета… Вчера уже рассказывали об этом по всему городу, о нем отзывались не очень лестно, но все безусловно признают, что вы были добры и заботились о воспитании его».

Хотя из двух выстрелов, произведенных юношей на вершине холма Раухенштейн, под развалинами древнего замка, один дал промах, а другой нанес лишь легкую рану, так как пуля скользнула по черепу; хотя помощь была оказана немедленно и четыре врача ежедневно навещали больного, тем не менее Бетховена преследует мысль о смерти племянника и о своей виновности; в дневнике, как бы оправдываясь, он пишет: «Больше любого отца… Это своего рода сумасшествие… Его пылкий темперамент с самого детства… Головные боли… Я требовал, чтобы он обедал у меня…» Утешения ищет композитор в Библии и требует найти издание «на настоящем языке, как перевел ее Лютер». Далее в дневнике помечено: «16 августа… на смерть Бетховена». Так овладевают постепенно больным мистиком призраки подкрадывавшейся смерти; в таком настроении пишет он Lento assai последнего квартета, а неугомонный Хольц в то же время продолжает наполнять страницы разговорной тетради сообщениями о Карле:

«Неизвестно, отделается ли он так легко; всякая рана в голову может быть смертельна. Если мозг сильно потрясен, то он погиб. Это вскоре выяснится. Отвращение к жизни. Если он умрет, то его не похоронят, как других христиан. Он сказал, что чувствует к вам не ненависть, а нечто другое…

Показания Карла при допросе оказались очень странными, такие едва ли когда-либо произносились в суде. «Я поступил скверно, потому что дядя желал