На заседании Исполнительного комитета Совета крестьянских депутатов тот же вопрос — о намерениях большевиков. «Все ораторы высказались против выступления. Они указывали, что выступление это выгодно только тем, кто не желает созыва Учредительного собрания, а не хотят его только большевики и помещики-дворяне»[2664].

У состоятельной публики паника. «В связи с ожидающимся выступлением большевиков, в частных кредитных учреждениях замечается усиленное требование клиентами ценностей, а также изъятие ценностей из несгораемых ящиков… В связи с ожидающимся выступлением большевиков неимоверно пала цена на бриллианты. Вчера бриллианты, которые предлагали утром за 20 000 рублей, к концу биржи продавались за 12 000 рублей»[2665].

Вильямс писал: «Курок давно взведен, все напряженно ждут выстрела, а выстрела все нет, будто некому спустить курок»[2666].

Набоков за 4–5 дней до восстания спросил Керенского о его планах в случае большевистского выступления и услышал в ответ:

— Я был бы готов отслужить молебен, чтобы такое выступление произошло.

— А уверены ли Вы, что сможете с ним справиться?

— У меня больше сил, чем нужно. Они будут раздавлены окончательно[2667].

Бьюкенен подтверждал настроение Керенского: «В наших последних разговорах с ним он не раз восклицал: «Я желаю только того, чтобы они вышли на улицу, и тогда я их раздавлю»[2668]. Министр-председатель сильно переоценивал свои возможности.

Готовность большевиков к восстанию — и политическая и силовая — была уже высокой. Завершались выборы на Второй съезд Советов. Более 500 губернских и уездных Советов рабочих и солдатских депутатов высказались за передачу власти Советам: помимо уже известных нам Советов Северной промышленной области во главе с Петроградом и Центральной области во главе с Москвой, идею поддержали Советы Урала, Поволжья, Западной области с центром в Минске, Прибалтики, Северного Кавказа, Западной Сибири, промышленных районов Украины[2669].

Назначенный первоначально на 17 октября съезд партии большевики перенесли на неопределенный срок (соответствующее сообщение появилось в «Рабочем Пути» еще 6 октября). Но механизм подготовки к съезду никто не останавливал: шли губернские и областные партконференции. К 20-м числам их число перевалило уже за 80, и на всех был поддержан лозунг власти Советов[2670]. Большевики возглавляли Центральные бюро профсоюзов Петрограда, Москвы, Киева, Екатеринбурга, Луганска, Красноярска, Орехово-Зуево и других городов. Фабзавкомы были за большевиков повсеместно. Открывшаяся в Петрограде 17 октября Всероссийская конференция фабрично-заводских комитетов приняла решения, непосредственно нацеленные на подготовку вооруженного восстания.

Невский писал о работе Военной организации в те дни: «Шум, толкотня, все новые и новые группы солдат и рабочих, вливающихся в наше помещение на Литейном, беспрерывные телефонные звонки из районов, сообщения о малейшем событии в части, тут же обсуждение важнейших событий текущей политической жизни — вот обычная картина нашего дня. И ночью не засыпала наша Военка»[2671]. Большевистские организации активно действовали во всех 16 гвардейских запасных полках и практически во всех других частях Петроградского гарнизона. Число членов партийной Военной организации в столице достигало 5 800 человек[2672]. Большевистские настроения доминировали также в московском гарнизоне, в войсках, дислоцированных в Финляндии, на Северном фронте, в Балтфлоте.

Отряды Красной гвардии, сильно прибавившие в численности после корниловских дней, насчитывали по всей стране до 75 тысяч человек, из них в Петрограде более 20 тысяч бойцов, в Москве — 10 тысяч, в Киеве — 3 тысячи. Это были добровольческие отряды, создаваемые по строго классовому принципу, вступавшие пролетарии обязательно имели рекомендации от большевистской организации, профсоюзов или фабзавкомов. В первой половине октября во всех районах столицы проходили конференции Красной гвардии, создавались штабы. По уставу она действовала при Советах, теперь большевистских, руководство Красной гвардии принадлежало Центральной комендатуре под руководством Константина Константиновича Юренева[2673]. Обучение военному делу шло достаточно открыто. «День» 19 октября сообщал: «В Выборгском невдалеке от дачи Дурново ежедневно проходит усиленное обучение Красной гвардии, причем для стрельбы в цель приспособлен особый тир. Под руководством собственных инструкторов красногвардейцы прилежно проходят строй, учатся штыковой атаке и производят впечатление хорошо обученных воинов»[2674].

Прочной политической опорой большевиков был Петроградский Совет, не прекращавший своих заседаний. «Здесь все находилось в движении, куда-то неслось, куда-то рвалось, — делился ощущениями Степун. — Это была какая-то адская кузница. Вспоминая свои частые заезды в Смольный, я до сих пор чувствую жар у лица и помутнение взора от едкого смрада кругом. Воля, чувство и мысли массовой души находились здесь в раскаленном состоянии… Особенно блестящ, надменен и горяч был в те дни Троцкий, особенно отвратителен нагл и пошл — Зиновьев. Первому хотелось пустить пулю в лоб, второго — растереть сапогом. Унижало чувство бессильной злобы и черной зависти к тому стихийно-великолепному мужеству, с которым большевики открыто издевались над правительством, раздавали купленные на немецкие деньги винтовки рабочим и подчиняли себе полки петроградского гарнизона. Конечно, задача большевиков облегчалась тем, что заодно с ними действовали и все низменные силы революции: ее нигилистическая метафизика, ее народно-бунтарская психология, требующая замирения на фронте и разгрома имущих классов, ее марксистская идеология, согласно которой задача пролетариата заключалась не в овладении государственным строем, а в окончательном разрушении его. Все это так, но надо все же признать, что в искусстве восстания, изучением которого особенно увлекался Ленин, большевики показали себя настоящими мастерами»[2675].