Очевидная и наглядная поляризация — Смольный институт против Мариинского дворца. «На одной стороне Совет рабочих и солдатских депутатов, уже превратившийся в послушное орудие большевистского ЦК, на другой стороне — раздираемый спорами, сплетенный из взаимоисключающих друг друга элементов, бессильный, беспомощный Временный совет Российской республики; вокруг Смольного — наэлектризованная рабочая толпа и гарнизон, вокруг Мариинского дворца — пустота всеобщего равнодушия, недоверия»[2676], — писал Войтинский.

«Мы подошли вплотную к двадцатым числам октября, с которыми уже не только Петербург, но и Россия связывает новые тревоги и ожидания. Надо отдать справедливость большевикам. Они используют все средства, чтобы поддержать тревогу на должной высоте, чтобы обострить ожидание и довести напряжение до той крайности, когда ружья начинают стрелять»[2677]. Это передовица кадетской «Речи» за 20 октября. 20 октября (2 ноября). Пятница

Революция разлита в воздухе. «Русские Ведомости» в тот день писали: «На окраинах, на петроградских заводах, Невском, Обуховском, Путиловском, большевицкая агитация за выступление идет вовсю. Настроение рабочих масс таково, что они готовы двинуться в любой момент. За последние дни в Петрограде наблюдается небывалый наплыв дезертиров. Весь вокзал переполнен ими. На Варшавском вокзале не пройти от солдат подозрительного вида, с горящими глазами и возбужденными лицами. Все окраины производят в этом отношении ужасающее впечатление. По набережной Обводного канала бесцельно движутся толпы пьяных матросов… Имеются сведения о прибытии в Петроград целых воровских шаек, чувствующих наживу. Организуются темные силы, которыми переполнены чайные и притоны. В связи с ожидаемым выступлением большевиков, в частных кредитных учреждениях замечается усиленное требование клиентами банков принадлежащих им ценностей»[2678]. Газеты публикуют предписание Малянтовича прокурору Петроградской судебной палаты «сделать немедленное распоряжение об аресте Ленина. Приказ исходит от Верховного главнокомандующего»[2679].

Ленин, безусловно, с утра прочел этот — очередной — приказ о его аресте. Но, полагаю, его больше взволновало другое. Зиновьев публикует в «Рабочем пути» письмо, которое вряд ли можно было считать покаянным: он назвал свои разногласия с Лениным «несущественными». Письмо сопровождалось припиской от редакции: «Вопрос можно считать исчерпанным». Автором этой либеральной приписки был Сталин, что быстро выяснилось на последовавшем заседании ЦК, созванном для рассмотрения письма Ленина о Зиновьеве и Каменеве. Высший орган большевиков был настроен заметно более примирительно, нежели их лидер. ЦК осудил их антипартийное поведение, однако предложение Ленина об исключении из партии не поддержал. Как рассказывал Молотов, Каменева с Зиновьевым в тот момент прикрыли Сталин и Свердлов, считавшие, что надо заниматься более серьезными вещами, чем исключением кого-то из партии. Но было принято заявление Каменева от 16 октября о его выходе из состава ЦК. От двойки потребовали больше «не выступать ни с какими заявлениями против решений ЦК и намеченной им линии». Согласились и с предложением Милютина, чтобы вообще «ни один член ЦК не имел права выступать против принятых решений ЦК»[2680].

Ленин долго не сможет успокоиться по поводу этого решения партийного ареопага. Он напишет Свердлову: «На пленуме мне, видно, не удастся быть, ибо меня «ловят». По делу Зиновьева и Каменева, если вы (+ Сталин, Сокольников и Дзержинский) требуете компромисса, внесите против меня предложение о сдаче дела в партийный суд (факты ясны, что и Зиновьев срывал умышленно): это будет отсрочкой.

Отставка Каменева принята? Из ЦК? Пришлите текст его заявления»[2681]

В качестве основного провокатора напряженности теперь выступал Военно-революционный комитет. «Пестрый состав! Наряду с боевыми товарищами по военке, Питерскому совету — неизбежный Богданов от военного отдела ЦИК, какие-то молодые офицерики от союза социалистической народной армии, несколько железнодорожных и почтово-телеграфных фуражек, еще кто-то и что-то мемекающий, да несколько около ходящих эсеров, — узнаваемый слог Антонова-Овсеенко. — Хорошее формальное прикрытие для боевой работы партии!»[2682]

Во главе стола юный Лазимир. Подвойский — худой, бородатый, в штатском. Сильно засветившийся в июле, он осторожен в отношении ближайших перспектив. Небритый, сонный Антонов-Овсеенко — тонколицый, длинноволосый математик и шахматист, младший офицер. Импульсивный оптимист, больше способный на импровизацию, чем на расчет. Крыленко — коренастый солдат с постоянной улыбкой на лице, оживленной жестикуляцией и резкою речью. Столь же улыбчивый Дыбенко — огромный бородатый матрос.

Налаживается постоянная служба связи со столичными и пригородными воинскими частями. В связи с планировавшимся на 22 октября крестным ходом казаков решено отправить в казачьи части агитаторов, чтобы попытаться отменить это мероприятие[2683]. Но, главное, ВРК начал посылать в каждую воинскую часть Петрограда комиссаров, которые, опираясь на большевистские ячейки, должны сместить комиссаров Временного правительства. Весь день 20-го и ночь на 21 октября ВРК продолжал направлять в полки своих комиссаров. «Официальным предлогом для их назначения выдвигалась необходимость защиты Петроградского Совета от возможного нападения контрреволюционных сил. На деле в задачу комиссаров входили установление контроля над действиями командования, изоляция офицеров и сторонников Временного правительства, осуществление распоряжений Военно-революционного комитета»[2684].

Они начали активно действовать. Один из них — член ВРК, 21-летний прапорщик 3-го Петроградского запасного полка Освальд Петрович Дзенис вспоминал: «Для практической военной работы во всем питерском гарнизоне Военной организации удалось набрать 9 офицеров-партийцев. Их Военно-революционный комитет и разослал по важнейшим войсковым частям гарнизона своих комиссаров… Я был назначен в гвардейский Павловский полк»[2685].