подумайте, что я за него заступаюсь; я с ним ни в каких сношениях не нахожусь; знаю даже, что он ко мне не без ревности относится, а то, что Вы мне некогда о его характере сказали, желания с ним сблизиться мне не внушило.

Но даже если предположить, что он виновен, хотя я в этом до сих пор не убежден, судить его должен законный суд, а у Вас ни времени нет, ни спокойствия необходимого, чтобы судей выбрать. Я полагаю, что его следует удалить из Петербурга и под таким строгим надзором содержать, чтобы он ни в какие сношения с врагом не мог вступить. После военной кампании назначьте судей, выбрав самых честных людей из Вашего окружения. Есть у меня еще одна причина сомневаться в том, что Сперанский так сильно виноват, как то представлено: в число его обвинителей Розенкампф входит, а это человек подлый, он своего благодетеля Новосильцева сместить стремился, а я в ту пору, Вам ничего не сказав, его козни разрушил. Покажите умеренностью принимаемых мер, что Вы в те крайности, какие Вам внушить хотят, не впадаете, а Розенкампфа удалите от дел как можно скорее.

Насчет Бека Вы ошибаетесь. У него свои недостатки есть, они очевидны, но без сомнения неверность в их число не входит. Вспомнил я все, что о его жизни знаю. Если Вы мне теперь не поверите, поверите позже; увидите, как обвинения в лучах истины тают. Опасайтесь пожалеть однажды, что его не оценили.

На смену Сперанскому никого не вижу я, кроме графа Кочубея. Не сомневайтесь в нем, пусть даже Вы им не вполне довольны. Как бы там ни было, человек порядочный Вашему выбору сделает честь.

Теперь несколько слов скажу о Вас самом.

Воспитание Ваше, царствование Вашего отца, Ваше собственное царствование и, главное, характер Ваших сановников Вам подозрительность привили. На Вашем месте и ангел подозрительным бы стал. Черта эта не секрет ни для кого, кто за Вами внимательно наблюдает, и сделалась она одним из мощных средств воздействия на Вас. Не возражайте мне, напоминая о том, как часто Вы людям доверяете, не говоря уже о наших сношениях. В этих случаях пробуждается в Вас природа и пронзает ту броню, какою несчастный, горестный опыт Ваше сердце окружил. Противьтесь этой гибельной склонности, какую привычка и развращенность людская хотят Вам дать. Будьте только осторожны; в деле Сперанского без сомнения подозрительность Вашу используют и продолжат это делать, чтобы Вас себе подчинить.

Напоминаю Вам о Барклае, главный недостаток которого – робость, не перед врагом, который обратное знает прекрасно, но перед Вами. Перед началом кампании должны Вы эту робость изгнать. Обращайтесь с ним как с другом; тем самым удвоите его гений, которому робость проявиться во всю силу не дает; пусть знает твердо, что никакие неудачи, больше того, никакие ошибки не могут его Вашего доверия лишить; пусть ощутит, что в Ваших глазах стоит он выше Аракчеева, как он должен это ощущать по военному ведомству. Со времен польской кампании старался я Ваш взор на него обратить, и он мои ожидания оправдает. <Впрочем, Вы знаете, что я с ним в близких сношениях никогда не состоял.>

Вы, судя по всему, Армфельту доверяете. Я его не видел, но ему не доверяю. Сужу о человеке по тем помощникам, каких он употребляет, а у Армфельта главный помощник Розенкампф. Если Армфельт душу или чутье имеет, должен понять, что это за человек.

Говорят в публике, что будет Вас сопровождать многочисленная свита[611]. Не успел Вас об этом спросить. – Возьмите только тех, кто Вам необходим абсолютно. Лучше недостаток сопровождающих, чем избыток. В крайнем случае выполните сами необходимую работу по меньшей мере так же хорошо, как помощники. Всякий лишний человек в Вашем окружении есть прихвостень заговорщиков, которые сеть раскинут от армии до столицы и от столицы до армии. Вот почему хотел бы я Вас видеть в почти полном одиночестве. Взяв с собой только спутников самых необходимых, Вы лишнего времени тратить не станете. Главное – только то делать, что необходимо; в этом весь секрет. Отбросьте полностью все мелкие детали, такие, например, как повышения низших чинов, как военных, так и гражданских. Ведь благодарность за это не к Вам питают. Даже министру редко бывают благодарны; кумиры, которым поклоняются, – это начальники канцелярий, жены или любовницы. Зато надобно Вам самое большое внимание уделить строгому надзору за исполнением Ваших собственных приказов. Пусть повсюду опасаются Вашего появления. Вскоре эти появления полюбят, потому что научатся свой долг исполнять и станут надеяться на вознаграждения. Не расточайте почетные дары, но не скупитесь на вспомоществования, потому что все низшие офицеры живут в нужде. Накажите крупных воров, в армии действующих, по законам военного времени; будьте с ними строги, а с мелкими воришками – снисходительны. Это Вам позволит редко к наказаниям прибегать; крупные воры будут осторожничать.

Мечтаю я о существе, которое могло бы для Вас то сделать, что императрица Елизавета бы сделала[612]. Принц Ольденбургский, которого Вы титулом великого князя наградили и во главу Государственного совета располагаете поставить, этого не сможет, даже опираясь на таланты великой княгини[613]. Его порядочность, благородство его чувств, род его познаний в глазах черни мало что значат, а вдобавок он сейчас слишком многим Вам обязан. – Эта идея меня огорчает глубоко. На тот случай, если не будет у Вас иных средств, а надежды на усердие принца и деятельную помощь министров не оправдаются, позвольте мне воодушевить Императрицу мыслью Вам помогать в том лишь качестве, каким ее природа и сердце наделили. В великие моменты каждый на свое место становится, нужна только воля, вышняя воля, которая, кажется, обстоятельствами повелевает.

Боже всемогущий! По Твоей воле лишен я возможности содействовать моему Александру, Твоему Возлюбленному[614]. Покоряюсь Тебе, коль скоро так надобно. Ожидаю, когда мой час пробьет.

Да хранит Вас Господь всемилостивый, который должен Вас любить за Ваше сердце, который должен Вами руководствовать, коль скоро Он Вас на поприще столь трудное определил. Да укрепит Он прежде всего Вашу надежду на победу в этой войне, а следственно, поможет Вам ее вести уверенно. Я этой мужественной уверенности полон. Да перейдет она в Вашу душу, да животворит все Ваши действия, да оживит все Ваши предприятия, да электризует всю Вашу армию! Вот мои слова на прощанье. – Кончаю, чтобы не растрогаться сверх меры. —

Ваш Паррот

191. Александр I – Г. Ф. Парроту

[Санкт-Петербург, 21 марта 1812 г.][615]

Шлю Вам 1160