Через три дня после выступления в поддержку оборонительной стратегии Эттли Черчилль улетел из Лондона в Касабланку, оттуда машиной добрался до Марракеша, где надеялся завершить пятый том военных мемуаров. «Я работаю по восемь часов в день, не вставая с постели, что весьма удобно», – сообщил он Клементине накануне Рождества. Помимо работы над мемуарами, он почти ежедневно совершал вылазки на пикники и для рисования. «Я приехал сюда развлекаться, – добавил он в грустном постскриптуме, – но пока – исключительно работа, правда в очень благоприятных условиях».

В первый день нового, 1951 г. Черчилль отправился на машине искать, как он выразился, «живописный рай, залитый солнцем». Он нашел его в Тинерире, за хребтом Высокий Атлас, и оставался там пару дней. По возвращении в Марракеш Келли, который был с ним, вернулся в Лондон. Но 5 января прилетел Дикин вместе с дочерью Черчилля Дианой, а еще через два дня к ним присоединилась и Клементина – как раз ко второй экспедиции через горы в Тинерир. Между этими приятными путешествиями шла работа по завершению не только пятого, но и шестого, заключительного тома.

20 января, проведя почти два месяца под солнцем, Черчилль вернулся в Лондон, где сразу с головой окунулся в политическую борьбу, стараясь подорвать хрупкое лейбористское большинство в парламенте. Но большинство из шести голосов не могло себе позволить допустить ошибку, особенно как при голосовании за вотум недоверия 15 февраля, когда Черчилль возглавил наступление консерваторов, и шестеро из девяти либералов проголосовали за правительство. На этот раз правительство обеспечило себе большинство в восемь голосов.

В марте Эрнест Бевин по болезни был вынужден уйти в отставку. 17 марта, выступая по радио с заявлением от имени партии, Черчилль высоко оценил его «непреклонное сопротивление коммунистической агрессии и значительную роль в укреплении англо-американских отношений».

И в палате, и в поездках по стране Черчилль не уставал критиковать политику лейбористов. 18 мая в Глазго, когда войска ООН продолжали воевать в Корее, он упрекнул их за прокитайскую и антиамериканскую позицию, «хотя, – сказал он, – именно китайцы убивают наших людей и американцев».

7 июня Черчилль возглавлял оппозицию в дебатах, которые длились двадцать один час. Гарольд Макмиллан отметил: «Понимая, что для многих он слишком стар, чтобы формировать правительство, и что это, скорее всего, будет использовано против него на выборах, он постоянно демонстрирует свою жизнеспособность и энергию. Он принимает участие в каждом голосовании, произносит множество блестящих маленьких речей, использует весь свой юмор и сарказм. Вершиной же всего был замечательный завтрак (в 7:30 утра), состоящий из яиц, бекона, колбасы и кофе, за которыми следовал большой стакан виски с содовой и огромная сигара. Последняя черта вызывает всеобщее восхищение. Газеты лорда Бивербрука ежедневно хвалят его за это. А он проезжает по Дворцовой площади туда и обратно мимо восхищенных и приветствующих его людей, и при этом кажется, самое важное для него, возьмет ли принадлежащий ему Колонист Второй сегодня вечером Золотой кубок Аскота».

Клементина не одобряла увлечение мужа скачками. «Это какая-то странная очередная грань в разнообразной жизни Уинстона, – написала она подруге в мае, и добавила: – До того как он купил лошадь (не могу понять зачем), вряд ли он вообще когда-либо бывал на скачках. Должна сказать, не нахожу это увлекательным». Но для Черчилля это было новое удовольствие. Когда в этом году на скачках в Херст-парке его Колонист пришел первым, обогнав Эбав-Борда, выступавшего под королевскими цветами, он написал принцессе Елизавете: «Мне бы очень хотелось, чтобы мы оба победили, но тогда не было бы повода для переживаний и веселья в клубе Терф».

Летом лейбористы все еще оставались у власти. 27 июня теневой кабинет обсуждал национализацию иранской нефти новым премьер-министром Ирана доктором Моссадыком. Моссадык завладел нефтяными скважинами и перерабатывающими мощностями Англо-персидской компании, которую Черчилль приобрел для Британии еще в 1914 г. Теперь Черчилля беспокоило, не попытается ли Советский Союз извлечь выгоду из непростой ситуации, сложившейся в Иране. «Неограниченные запасы нефти, – телеграфировал он Трумэну 29 июня, – способны снять основной сдерживающий фактор агрессии русских». Черчилль показал текст телеграммы новому министру иностранных дел Герберту Моррисону, который написал в ответ: «Думаю, это послание может оказаться очень полезным, и я рад, что вы его отправили».

30 июля, выступая в палате общин, Черчилль приветствовал решение Трумэна направить посредника в Тегеран. Он сказал, что «крайне заинтересован в намерении военно-морских сил Соединенных Штатов сыграть ведущую роль в Средиземноморье. С тех пор как закончилась война, я всегда хотел, чтобы Соединенные Штаты проявляли больше интереса к тому, что происходит в Персии и Египте». Затем он раскритиковал британское правительство за нежелание выступить против Египта, запретившего пропускать корабли, направляющиеся в Израиль, через Суэцкий канал. «Британии следовало еще два года назад поддержать это требование Израиля. Почему бы, – спросил он, – нам не приостановить весь экспорт вооружений и все выплаты по стерлинговым счетам до благополучного разрешения проблемы?»

«Он в потрясающей форме, – записал Макмиллан в дневнике и добавил: – Этой речью он утвердил свое полное господство в партии и, по существу, в палате».

Черчилль действительно был энергичен. 3 августа Times в передовой статье высоко оценила только что вышедший из печати четвертый том мемуаров. Процитировав одну из телеграмм Рузвельта Черчиллю военного периода – «очень приятно находиться в одном десятилетии с вами», отметила: «Многие читатели испытают чувство возбуждения, перелистывая страницы этой чрезвычайно яркой и откровенной автобиографии». В это время автор был занят внесением последних штрихов в верстку пятого тома. В день публикации статьи в Times он писал Клементине: «По мере чтения я практически переписывал первые главы пятого тома. На главу требовалось четыре-пять часов, а всего глав двадцать. Можешь представить, как мало у меня остается времени на другие дела – по дому, на рыбу, ферму и дрозда (который куда-то пропал). Тем не менее сплю хорошо, в среднем по девять часов».

Клементина отдыхала во Франции в Анси. 15 августа Черчилль присоединился к ней. Там, без помощи «молодых джентльменов», он неделю работал над пятым томом, диктуя поправки Джейн Портал. «У него было предчувствие, – позже вспоминала она, – что после следующих выборов он станет премьер-министром; очень сильное предчувствие, что он вернется. Он постоянно об этом говорил». Через неделю плохая погода заставила Черчилля покинуть Анси и отправиться южнее. Он выбрал Венецию, где была возможность поплавать в теплых водах, окружающих остров Лидо.

Там Черчилль закончил вносить правку в верстку пятого тома. 12 сентября он вернулся в Англию. Через восемь дней он получил короткую записку от Эттли: «Мой дорогой Черчилль. Я решил провести всеобщие выборы в октябре. Объявлю об этом сегодня вечером после девятичасовых новостей. Искренне ваш, К. Р. Эттли». Черчилль сразу начал помогать готовить манифест партии. Он сказал коллегам по партии, что очень хорошо сознает все трудности, с которыми придется столкнуться правительству консерваторов – и дома, и за рубежом, – заметив при этом с обезоруживающей прямотой, что «не может ничего добавить к своей репутации, может только ее подорвать».