самому Мякишу это отношения не имело. Окон вовсе не было, противоположенная от ряда дверей сторона коридора была выложена узкими вертикальными полосками зеркал, которые отражали идущего, дробили его, передавали друг другу по цепочке.

– По-олюшко-по-оле… – мрачно и немузыкально заявил своим отражениям Мякиш. – Горюшко-горе… Тьфу!

Коридор упирался в огромный бак с кипятком, сворачивал, минуя дверь купе проводницы. Вон она, суетится над подносом, уставленным одинаковыми стаканами в подстаканниках, суёт в каждый пакетик чая. Хвостики безвольно свисали наружу, проклёпанные на конце бумажками с неразборчивым названием сорта.

– Идите, идите! Скоро Насыпной.

Антон кивнул и вышел в тамбур, миновав дверь туалета. К выходу уже готовились люди, не одному ему сюда. Одинаковые на вид парни в спортивных костюмах – один подлиннее только, а второй с выпученными глазами – против всяких правил курили, студенческого вида девушка морщила нос и отворачивалась, седоусый дед стоял по стойке смирно, хлопая глазами. К его чемодану под ногами была намертво примотана рыбацкая снасть – короткая удочка, сачок, свёрнутая в тугую колбаску сеть и ещё что-то подобное, неизвестное Мякишу. Рыбалкой он не интересовался никогда.

– Слышь, чё, девка? Твоей маме зять не нужен? – сплюнув на пол, поинтересовался один из «спортсменов», пучеглазый. Длинный заржал и выпустил едкое вонючее облако дыма.

– Сама найду, – буркнула студентка. Была она вся плотненькая, основательная, упрямо идущая по сложностям жизни на коротких толстых ногах. Антону она чем-то напомнила его жену. Кстати, а он предупредил, что уедет?

Вот и вспомни сейчас…

– Хамишь, штоле? – невнятно спросил второй в спортивном. – Дык мы, эта…

Теперь они уже оба смеялись, но выглядело это хуже, чем бы плакали. Мрачно это выглядело, как ни посмотри.

– Мужики, – примирительно сказал Мякиш. – Ну что вы в самом деле?

Студентка глянула на него, но не с благодарностью, как можно было бы ожидать, а с хмурой подозрительностью. Впрочем, возможно, она на всех так смотрела, кто оказывался рядом.

– Мужики в поле работают, – разозлился первый «спортсмен» и с силой вдавил окурок в трафаретное НЕ ПРИСЛОНЯТЬСЯ! на заплёванном стекле двери в темноту. – Самый умный, небось?

– А давай, Боня, тряхнём дядю! – тут же подключился второй. – Не хрена тут ему.

Он тоже бросил окурок, но просто под ноги, обхватил кулак левой руки пальцами правой и с силой нажал, хрустнув костяшками. Рыбак тут же отвернулся, делая вид, что его вообще здесь нет. Студентка молча разглядывала всех троих, но молчала.

Мякиша накрыло пьяноватое чувство всесилия и борьбы за справедливость. Он дёрнул плечом, роняя сумку, бросил её на пол и шагнул к шпане.

– Я вас сейчас сам тряхну, урки! – заявил он. Длинный, явно готовый к драке, казался опаснее. Его он и держал взглядом, но ошибся.

Поезд замедлял ход. Тик-так на стыках стал реже, слышались уже скрип тормозных колодок и астматические вздохи пневматики.

Драки не случилось: первый из «спортсменов», пучеглазый, выдернул из кармана мастерки выкидной нож, щёлкнул кнопкой и ударил Мякиша в грудь. Спасла кожанка – узкое тонкое лезвие скользнуло, оставив длинную царапину, и ушло вниз.

– Эй, хорош! – взвизгнула студентка, но её уже никто не слушал. Антон покачнулся от удара: всё-таки сильно ткнули. Размахнулся и ударил кулаком, целя в подбородок Бони с ножом. Попал, но как-то вяло, тот дёрнулся и устоял на ногах. Второй, так и оставшийся безымянным, бил сильнее и точнее Мякиша. Хлёсткая серия ударов, полёт через чемодан рыбака и закономерное приземление в углу узкого, но непривычно длинного тамбура, у второй двери.

– Сявка, – буркнул победитель, подскочил и наклонился над павшим героем, расстёгивая ему длинную «молнию». – Я, Боня, куртец возьму, а тебе сумка.

С неожиданной ловкостью он стянул с лежащего Мякиша кожанку, пока тот приходил в себя. Пучеглазый тем временем подхватил сумку. Поезд уже скрипел вовсю, он почти остановился. Одна надежда, что проводница выйдет открывать двери, полицию вызовет.

Эти мысли снулыми рыбами шевелились в голове Антона. Сил драться дальше не было. И холодно было без куртки, очень холодно.

Бандит напялил куртку – его куртку! – поверх спортивного костюма, сразу став похожим на одного из клонированных героев девяностых. Тогда их полные рынки были, а потом куда-то делись.

– Чё там в сумке, Боня?

– Барахло! – тот даже не стал брать её с собой, просто высыпал на пол тамбура кучу небогатых пожитков Мякиша и пошевелил ногой. – Носки-трусы-говно.

Антон с трудом поднялся, опираясь на дрожащую стену, сделал шаг. Потом другой. Заметно штормило, но и остаться без документов, денег, и – почему-то это казалось главным – заветного билетика, который надо отдать тёте Марте – никак. Вообще, никак.

– Паспорт отдай, урод! – проскрипел он. – Хрен с ней, с курткой.

Заполучивший его одежду бандит коротко зло рассмеялся, но не тронулся с места, а вот пучеглазый, обиженный отсутствием добычи, подскочил и ударил ножом в ничем теперь не прикрытый живот. Мякиш вздрогнул. Сразу стало горячо, клинок хоть и узкий, но угодил глубоко. Сердце забилось быстрее, по животу раскалённой струйкой текла кровь.

– Понял, дядя?

Поезд остановился, но двери распахнулись сами, без всякой проводницы и надежд на полицию. Да и кому бы она сейчас помогла, это полиция: Мякиш терял сознание, но не разом, а словно слой за слоем опускаясь в бездну, в марево. Он оттолкнулся рукой от стены тамбура, открыл рот, чтобы что-то сказать, но вместо этого харкнул кровью.

Потом качнулся и упал на спину, вниз головой вылетая из раскрытой двери. Кто-то крикнул вслед нечто визгливым голосом, но он уже не разобрал ни слова. Бездна поглотила его целиком, смяла и съела.

Тик-так.

Тик…

Интернат

1

…так.

Не было ничего, только темнота вокруг, окутывающая, ватная. Темнота – и искры в ней, словно некто невидимый усердно точил ножи о свистящий от натуги раскрученный камень. Его тонкое гудение Мякиш тоже слышал, но иногда. Казалось, уши то закладывает, как при резкой посадке самолёта, то отпускает, позволяя уловить фрагменты звуков.

Он почувствовал, что падает, но полёт вниз был недолгим. Мягко плюхнулся куда-то и остался лежать, приходя в себя, ощупывая онемевшими руками сперва голову – вроде бы на месте; затем провёл рукой по лицу – тоже есть, вот оно. Непривычно гладкие щёки, нос не сломан, пушистые ресницы шевельнулись под пальцами как пойманная бабочка.

– И… – тонким голосом произнёс Мякиш и замолчал.

Искры в темноте вспыхнули последний раз и погасли. Гудение точильного камня не затихло полностью, но заметно удалилось, перемещаясь где-то по краю слуха.

– И что? – наконец-то сказал он, вновь неприятно поразившись