Улицы были пустынны, полны почти ощутимой ночной сельской тишины. Возможно, она сейчас была на станции, виновато сбегала с платформы по деревянной лестнице, лихорадочно сочиняя алиби. «Хорошо, если бы так», — подумал Барден, вспоминая о человеке, ждавшим ее дома на грани надежды и паники.

Хотя ему было не по пути, он заглянул на угол Табард-роуд и посмотрел на Хай-стрит. Отсюда было видно все вплоть до начала Стауэртон-роуд, откуда от подъезда «Оливы и голубки» отъезжали последние машины. Рыночная площадь была пуста, лишь влюбленная парочка стояла на мосту через Кингсбрук. В этот момент между соснами на горизонте появился стауэртонский автобус. Он снова исчез, нырнув в низину перед мостом. Влюбленные, взявшись за руки, побежали к остановке в центре рыночной площади, когда автобус выехал к бывшим стойлам. На остановке никто не сошел. Барден вздохнул и пошел домой.

— Она не вернулась, — сказал он жене.

— Очень странно, Майк. По мне, она в последнюю очередь могла бы убежать с другим мужчиной.

— Не на что смотреть?

— Не совсем чтобы так, — сказала Джин. — Она выглядела такой… ну, строгой. Туфли на низком каблуке, скромный перманент, заколки… Ну, ты понимаешь. Ты наверняка видел ее.

— Наверное, — сказал Барден. — Я не запомнил.

— Но серой мышкой я бы ее не назвала. У нее было любопытное старомодное личико, вроде тех, которые встречаются на старых снимках в семейных альбомах. Это лицо могло бы тебе не понравиться, но ты бы его не забыл, Майк.

— Ну, а я вот взял и забыл, — сказал Барден. — Он отмел в сторону мысли о миссис Парсонс, и они заговорили о фильме.

И вдруг,

Быть может, убита, об этом товарищ не знал,

В полдень один, самка больше в гнезде не сидела,

И после полудня она не вернулась, ни день спустя,

И никогда уже больше не появилась.

Уолт Уитмен. Из колыбели, бесконечно баюкавшей[3]

Барден, привычный к критическим ситуациям, высыпался быстро. Даже здесь, в городке с базаром два раза в неделю, который после Брайтона должен был показаться ему скучным, уголовная полиция редко сидела без дела.

Телефон зазвонил в семь утра.

— Барден слушает.

— Это Рональд Парсонс. Она не вернулась. И мистер Барден, она не взяла пальто.

Был конец мая, весь месяц выдался холодным, ветреным и дождливым. Пронзительный ветер шевелил занавески в его спальной. Инспектор сел.

— Вы уверены? — спросил он.

— Я не мог уснуть. Я начал перебирать ее вещи, и я уверен, что она не брала пальто. У нее их всего три — плащ, зимнее пальто и то, в котором она работает в саду.

Барден предположил, что она могла надеть костюм.

— У нее только один комплект, — для Парсонса употребление старомодных словечек было характерным. — Он висит у нее в шкафу. Я думаю, она ушла в хлопчатобумажном платье, новом. — Он помолчал и прокашлялся. — Она только что пошила его.

— Сейчас оденусь, — сказал Барден. — Я заберу вас через полчаса, и мы поедем в участок.

Парсонс был побрит и полностью одет. Его маленькие глазки расширились от ужаса. Чашки, из которых они вчера пили чай, были вымыты и сушились на самодельной сушке из деревянных штырьков. Бардена поражала врожденная привычка к респектабельности, которая даже в критический момент жизни заставляла этого человека приводить в порядок себя и дом.

Инспектор попытался заставить себя не осматривать маленькую норку, называемую здесь кухней, не смотреть на угольный нагревательный котел в углу, старинную газовую плиту на кривых ножках, стол, покрытый зеленой клеенкой. Здесь не было ни посудомоечной машины, ни холодильника. Из-за облупившейся краски противного ржавого цвета она казалась грязной. И только пристально присмотревшись, когда Парсонс отвернулся, Барден увидел, что кухня была фанатично, трогательно чиста.

— Вы готовы? — спросил он. — Парсонс запер заднюю дверь большим ключом. На фоне потрескавшейся пятнистой плитки было видно, как дрожит его рука. — Вы взяли фотографию?

— Она у меня в кармане.

Проходя через столовую, Барден снова увидел те самые книжки. Названия бросались в глаза с кричащих желтых, красных и черных обложек. Теперь, утром, когда она не вернулась, Барден подумал — а вдруг Табард-роуд встанет в один ряд со зловещими Хиллтоп-кресент или Риллингтон-плейс? Вдруг однажды история исчезновения Маргарет Парсонс появится под одной из таких суперобложек, и лицо его спутника будет смотреть с фронтисписа? Как правило, у убийцы лицо самого обычного человека. Куда проще, если бы на его лбу стояла видимая всему миру каинова печать! Но Парсонс?.. Он мог бы ее убить, он был хорошо в этом начитан — все эти руководства к убийству свидетельствовали против него. Однако теория и практика — две большие разницы. Барден выбросил из головы все свои домыслы и пошел следом за Парсонсом к парадной двери.

Кингсмаркхэм проснулся и начинал суетиться. Магазины еще не открылись, но автобусы уже два часа как ходили. Порой солнце бросало на город бледный луч, затем снова исчезало за облаками — белыми или дождливо-сизоватыми. Очередь на автобусы тянулась почти до моста; люди спешили к остановкам в одиночку или парами, прикрыв головы шляпами и вооружившись на всякий случай зонтиками по давней привычке, привитой часовыми ежедневными поездками в Лондон.

Барден подъехал к перекрестку и подождал, пока по главной дороге не проедет оранжевый тягач.

— Как будто ничего и не произошло, — сказал Парсонс.

— Тем лучше. — Барден свернул налево. — Это поможет вам сохранить чувство меры.

Полицейский участок находился, можно сказать, на въезде в город, как бастион или предостерегающий знак. Здание было новым, белым и квадратным, как мыльная упаковка, и к тому же тут и там расписанным полосами и раскрашенным в цвета мыльной упаковки. На фоне древних арок высоких вязов, всего в нескольких ярдах от дома времен последнего Регентства, оно выделялось своей белизной и лоском, как мусор после праздника на деревенской лужайке.

Завершение постройки полицейского участка и перевод Бардена в Кингсмаркхэм совпали, но порою вид этого здания до сих пор его шокировал. Он посмотрел на Парсонса, когда они перешагнули порог. Вдруг на его лице появится страх убийцы? Или опасливость простого обывателя? Но тот был просто в ступоре.

Не в первый раз это место раздражало Бардена. Люди ожидали увидеть сосновую мебель и линолеум, зеленое сукно и гулкие коридоры. Такая обстановка одновременно подавляла преступника и успокаивала невинного человека. А здесь были мрамор и плитка со случайным узором вроде нефтяных пятен, доска с прозрачными боксами для извещений, большая черная стойка, отделявшая параболой половину приемной, — и все это ради того, чтобы над всем царили порядок и гармония структуры. Словно личная судьба мужчин и женщин, заходивших через вращающиеся двери, значила меньше, чем безупречные отчеты главного инспектора Вексфорда.