Тут журналист и вовсе не нашёлся, что ответить. Он лишь почесал затылок, так что его чёрная кепка поползла на его менее широкий, чем у еврея, лоб.

— Это было не интервью, сэр, а пустая болтовня.

— Так вас этому в ваших университетах учат, болтовнёй заниматься? — не выдержал Мальковский и повысил голос. — Вы пришли сюда тратить моё время? Увольте, у меня много работы, — Дональд повернул ключ, и замочная скважина издала еле слышный щелчок.

Такого случая у журналиста ещё не было за всю его карьеру. Таких странных личностей мужчина в кепке ещё не встречал, в этом он был абсолютно уверен. Но делать было нечего, задание должно быть выполнено, поэтому собрав всю силу воли в кулак, он медленно произнёс.

— Приношу свои извинения, что потратили ваше время. Уделите нам ещё несколько минут, пожалуйста, — левый его глаз в этот момент подвергся приступу нервного тика, но Дональд едва мог это заметить, разве что краем правого глаза, который у него, благо, не мигал.

— Хорошо, — ответил еврей, улыбнувшись.

Журналист облегчённо выдохнул и поспешил задать свой долгожданный вопрос.

— Сколько лет назад вы открыли свою типографию, мистер Мальковский?

— Дайте уж вспомнить, — произнёс еврей, почёсывая голову, так что потрёпанная в некоторых местах коричневая фетровая шляпа чуть не покатилась вниз. — О, да, десять лет уж прошло с момента, как на этом самом месте появилась моя дорогуша Марго.

— Марго? — посмотрел на Дональда журналист.

— Конечно, я так назвал свою типографию, — похлопав себя по плоскому животу — ведь на маслинах особо не поправишься — сказал Мальковский.

— А кто такая Марго? — спросил высокий мужчина.

— Вы что, неуч? Чему вас только учат в ваших умных университетах? Это же Маргарет Митчелл! — тут голос Дональда задрожал от восторга. — Я влюбился в неё, когда ещё был юнцом и зачитывался её «Унесёнными ветром». Эх, было время, — выдохнул еврей, смакуя приятные воспоминания.

Тут оператор, ответственно снимавший репортаж на камеру, тихо хихикнул. Журналист сделал вид, что не заметил оплошности подопечного и продолжил интервью, поскорее переведя дух.

— А какая у вас была на то время аппаратура?

— О, самая лучшая аппаратура, — вновь погладил себя по животу еврей и довольно ухмыльнулся, — я этим аппаратом до сих пор горжусь! Купил его в очень хорошем магазине, когда впервые поехал во Францию. О, было время, какие там барышни ходят!

Паренёк с камерой громко ухмыльнулся, так что высокий мужчина в кепке одарил юнца грозным взглядом.

— Хорошо, хорошо, — поспешил сменить тему журналист, — а как вы нашли своих первых клиентов?

— О, мои первые клиенты — это мамуля и папуля. Они мне на обед пирожки вкусные носили, а я им пригласительные на годовщины печатал. А годовщин у них было столько, сколько виноградинок на лозе, так-то, — гордо заявил Мальковский.

— Конечно, конечно. Разве могло быть по-другому — пробормотал себе под нос журналист, — а не из родственников клиенты были?

— Да, само собой разумеется, — довольно улыбнулся еврей и выпрямил плечи, так что, казалось, стал ещё на несколько сантиметров выше, — была Розочка.

— А кто такая Розочка? — медленно проговорил высокий мужчина.

— Эх, — покачал головой Дональд, — я же говорил, Розочка — моя жёнушка, правда, сбежавшая, — подмигнув, добавил он.

— Мистер Мальковский, — выдохнул журналист, — я же спросил не из родственников.

— А как же, тогда, когда она первый раз пришла в типографию, она родственницей ещё не была, — лукавая улыбка появилась на лице еврея, — на это у меня ушёл целый месяц.

— Понятно всё с вами, — кашлянул журналист и поторопился перебить Дональда, — а много клиентов было в первые годы?

— О, — гордо поднял голову Мальковский, — да хоть ложкой ешь. Можете мясника Томаса спросить, — засмеялся он, — у него спрос на товар тогда резко упал. Людям стала не нужна пища для желудка, а вот пища для ума — пожалуйте. Этим я их хорошо кормил. Томас так взъелся на меня, что как-то пришёл ко мне с топором, но благо дело закончилось лишь смачным спором, а не смачным стейком.

«Как жаль, вот новость была бы», — подумал журналист. А юнец-оператор наконец не выдержал и громко засмеялся вместе с Мальковским.

Мужчина в кепке, явно уставший от всей этой бесконечной процедуры, вытер несколько капель пота со лба и со вздохом на удивление спокойно произнёс:

— Поехали дальше.

— Куда? — спросил Мальковский.

Камера из рук оператора чуть не выпала.

— А что случилось потом? Почему прибыль упала?

— Во всём виноват этот прохвост О’Брайан, — гневно прорычал Мальковский, грозя кулаком неведомо кому. — Его рыбный маркетинг мне все карты попутал. Все мои клиенты к нему сбежались, а этот негодяй мне даже скидку ни разу не сделал. Мне эти маслины после обеда до сих пор поперёк горла стоят, — Мальковский демонстративно схватил себя за шею. — А вы, кстати, уважаемые, уже отобедали? А то у меня ещё несколько маслинок осталось, я с удовольствием с вами поделюсь, — Дональд вновь по-дружески похлопал по плечу журналиста, которого, казалось, уже ничто не может вывести из себя. Весь курс спецподготовки к стрессовым ситуациям был пройден благодаря лишь одному еврею.

— Я бы с превеликим удовольствием поел, мистер Мальковский, но лучше покажите нам свою типографию, — сказал журналист с каменным выражением лица.

— О, извините, сегодня у меня генеральная уборка! — поспешно добавил Мальковский. — Простите, но мне пора! — крикнул он журналистам и, не говоря больше ни слова, вошёл в типографию и быстро захлопнул деревянную дверь прямо перед недоумевающим журналистом и его юным помощником с камерой в руках, который явно позабавился развернувшейся перед ним комедии.

Дональд облокотился на стену, обвёл глазами полупустую комнату, свет в которую проникал через единственное небольшое окно. Размер её был не маленький, но и не слишком большой — метров двадцать. На старом, видавшем виды окне обосновались воинствующие пауки, которые боролись друг с другом за каждый сантиметр пространства. Дональд поначалу тоже боролся с ними, но потом привык к своим гостям, а с одним даже подружился, дав своему паутинистому приятелю имя Гоша. Мальковский уже и сам не помнил, почему так назвал паука, но рассуждать на эту тему было бессмысленно, поэтому Дональд перестал задавать себе этот вопрос.

Молчаливо поприветствовав друзей доброй улыбкой, еврей прошёл к единственному в комнате столу, выдвинул пошатывающийся табурет и, усевшись на него, глубоко вздохнул. Вставив лист бумаги в печатную машинку — единственный аппарат в типографии — Дональд начал что-то печатать. Спустя час непрерывной работы Мальковский поставил точку и подписал новый рассказ фамилией известного на всю страну писателя. Фамилией очень известной, но не своей.