ему-таки ответил? «Старый Гельфман будет смеяться, когда вы будете плакать!» Но, что же это я все о себе, вы ведь пришли не для того, чтобы выслушивать нравоучения старого аптекаря?

— Боюсь, что нет, — признал Корсаков. — Скажите, Гельфман, у вас в последнее время ядов не покупали?

— Покупали, Василий Александрович, покупают, и будут покупать, уж поверьте! Ежедневно! И стар и млад! В определенных дозах любое лекарство, знаете ли, становится ядом. Но я-таки вижу печать недовольства на вашем породистом лице, поэтому подозреваю, что вы имеете в виду что-то более конкретное. Настоящую отраву. Возможно, вы даже подскажете мне, что именно вас интересует?

— Знаете госпожу Радке? Она проживает недалеко от вас.

— Знаю. Бедная девочка. Муж ее — сущий дьявол во плоти. Отвратительнейший человек. И не смотрите так на меня, знаю, что он умер, но я уже сам в таком возрасте, что однажды сия участь предстоит и мне. Так что могу себе позволить так рассуждать. Нет, Василий Александрович, юная Радке ко мне за ядом не заходила, если вы об этом. И большинство слуг из их дома я тоже знаю в лицо.

— Что ж, тогда не буду больше вас отвлекать… — Корсаков уже повернулся к выходу, когда ему в голову пришла еще одна идея: — Скажите-ка, а гвардейский офицер к вам не заглядывал?

— Гвардеец? Подпоручик? Молодой? Блондин? Семеновец? Не заглядывал, — хитро улыбнулся Гельфман. — И я ему ничего не продавал около двух недель назад, так что перестаньте мучать меня своими вопросами, — он постучал длинным пальцем по расходной книге и тут же отвернулся, переключив свое внимание на невестку, которая чуть было не разбила огромную бутыль с подозрительным содержимым: — Софа, Господь дал людям два глаза, чтобы смотреть, две руки, чтобы держать, и одну голову, чтобы думать, но мне начинает казаться, что тебя он чем-то обделил, только не могу понять, чем!

Корсаков вышел из аптеки под непрекращающийся дождь. Жозеф ждал его на козлах — если пронзительный ветер и хлесткие струи ливня и доставляли ему дискомфорт, то слуга этого не выказывал.

— Куда теперь? — спросил он.

— Теперь можно и домой, — ответил Корсаков. — Нужно подготовиться к завтрашнему дню.

Внезапно, мимо его ног шмыгнула маленькая серая тень, заставив отшатнуться. Потом еще одна. И еще. Испуганно заржала лошадь. Улицу укрыл серый шевелящийся ковер — десятки и сотни крыс выбирались из подвальных окон и массово спешили куда-то прочь. Некоторые карабкались по домам и немногочисленным деревьям, стараясь забраться повыше.

«Возможно, Гельфман не так уж и неправ», мрачно подумал Василий Александрович.

Возвращались уже глубоких сумерках, но Корсаков успел заметить, что на Адмиралтейской башне вывесили беснующиеся под порывами ветра сигнальные фонари, предупреждающие об угрозе наводнения. Черная, бурная вода в каналах подступила опасно близко к границе гранитных плит, грозя выплеснуться на улицы.

— Как бы не вышло, что утром мы не сможем вернуться к Радке, — заметил Жозеф, открыв дверцу экипажа по прибытии.

— У нас нет другого выбора. Надежде Михайловне безусловно грозит опасность и негоже нам ее бросать.

***

В ночь на 7 ноября Василий Александрович не спал. Мрак его кабинета разгоняли десятки свечей и несколько настольных ламп. Корсаков же внимательно изучал бумаги, увезенные из личных покоев Генриха Радке. И чем больше он узнавал, тем мрачнее становились ему перспективы завтрашнего возвращения в дом Надежды Михайловны.

— Почему я не встретил тебя раньше? — спросил он у бессловесных бумаг, оставшихся от Радке. Генрих безусловно был человеком сведущим в оккультных науках. Причем, в самой мрачной и темной их части.

Корсаков успел заранее навести справки об этом странном господине. Потомок немцев, привезенных в столицу Петром, Генрих не пошел ни по придворной, ни по военной стезе, а занялся морской торговлей. Начал с трех кораблей, на одном из которых сам стал капитаном. Постепенно его флот расширился. Компания Радке исправно снабжала столицу колониальными товарами из дальних стран, а сам Генрих исследовал самые экзотические уголки земного шара. Несмотря на его трудолюбие и успех (а может, отчасти, и благодаря им), репутация немца оставляла желать лучшего. Опытные моряки отказывались наниматься на его корабли, рассказывая страшные истории про своего капитана. Другие купцы избегали переходить ему дорогу после того, как несколько его соперников погибли в загадочных несчастных случаях или бесследно исчезли. Та же судьба ожидала четырех его жен — Надежда оказалась пятой. И единственной, оставшейся в живых. В оккультных кругах столицы Генриха знали плохо, но среди избранных ходили смутные слухи о его глубоких познаниях и обширной коллекции, привезенной из странствий. Причем, шептались за его спиной, некоторых из посещенных им земель до сих пор не было ни на одной карте.

Буря за окном лишь свирепела. Окна и кровли домов сотрясались от порывов ураганного юго-западного ветра, гнавшего Неву вспять. Огромные капли бились в стекла, заставляя их дрожать.

Спать Корсаков отправился лишь под утро, полный уверенности, что ему потребуется каждая крупица внимания и спокойствия, если он рассчитывает вернуться домой живым. Жозеф, в отличие от хозяина прекрасно отдохнувший, принес Василию Александровичу завтрак в спальню.

— Вы раскрыли тайну записки Радке, — слуга не спрашивал, а констатировал факт.

— В общих чертах — да, — кивнул Корсаков. — Нам предстоит очень сложный день.

— В таком случае — bon appetit, Excellence, позвольте удалиться и зарядить пистолеты, — Жозеф остался абсолютно невозмутим.

Выехали в девять с четвертью. Корсаков с удивлением обнаружил на улицах людей, вышедших из дома несмотря на непогоду и воскресный день. Особенно большая группа зевак собралась у Невы. Река, словно бешеный зверь в клетке на глазах у любопытствующих зрителей, ярилась, вздымаясь пенистыми волнами и разбивая их о гранитные берега с ужасным шумом и брызгами. Особо бурные всплески вызывали восторженные вскрики толпы.

— Нет, человеческая глупость никогда не перестанет меня изумлять, — пробормотал себе под нос Василий Александрович.

И ему, и собравшимся на берегах зевакам было невдомек, что безумные воды уже неслись по направлению к городу, затапливая низменные места Канонерского острова и Галерной гавани. Необозримое пространство вод казалось кипящей пучиной, над которой распростерт был туман от брызг и волн, гонимых против течения и разбиваемых ревущими вихрями. Белая пена клубилась над водяными громадами, которые устремились на берег. Множество деревянных строений, подверженных первым ударам и сильному напору огромной массы воды, не смогли противостоять им и с треском обрушились. Люди спасались, как могли, в уцелевшие дома, на бревнах, плавающих кровлях, воротах. Не всем, однако, повезло выжить. Петербургу до пришествия стихии оставалось менее двух часов.

***

В доме Радке их встретили тот же лакей и