У начала длинной лестницы, сложенной из белого камня, что поднималась к трем башням, перекрывающим вход в долину, и длинной дороги, петляющей по горному склону вдоль нее, всадник спешился и, сбросив на плечи капюшон черной сутаны, оказавшись тем самым продавцом семечек, стал подниматься по ступеням. Их было пять сотен до главных ворот и двух изваяний причудливых имни – с оскаленными пастями, звериными лапами, колючими гребнями и драконьими хвостами, стоявших справа и слева от чеканных створок, но добравшись до самого верха торговец даже не смахнул со лба пот. Между изваяниями, каждое из которых превышало рост человека в два раза, стояли пять стражников, потребовавших у торговца назвать свое имя и показать подорожную, но торговец не произнес в ответ ни слова. Он пошел на них с голыми руками, а когда они обнажили мечи, схватился в рукопашную, отнял меч у одного из них и убил всех, но будучи израненным, не упал, истекая кровью, а обратился в мальчишку, что замер полчаса или час назад у мешка с семечками на рынке Фатача и, окунув руки в кровь, с трудом дотянулся до морд застывших словно перед прыжком изваяний и вымазал им клыки.

В крепостном дворе, что начинался за воротами, мальчишку, который волочил за собой меч, посекли стрелами, но, обратившись в фатачскую хозяйку и приняв в себя еще с десяток стрел, он добрался до внутреннего бастиона и поднялся на его площадку уже в виде ярмарочного вора, где срубил всех защитников крепости, несмотря на то, что многие из них слыли искуснейшими меченосцами Арданы. В главное хранилище Фоскада заходил уже седобородый дед. Там его ждали двадцать лучших воинов во главе с худом стариком, облаченным в посеребренный доспех, совпадающий цветом с цветом его седых волос. В руке старик держал небольшой резной жезл, украшенный рубинами и большим бриллиантом вместо навершия.

– Бесполезно, – проскрипел старик. – Здесь был этот выскочка Нэмхэйд, был Олс, верный слуга Дайреда, был, прикрываясь тенью своего ножа, его отзвук Экрас. Фоскад ответил каждому одно и то же: маола больше не гвардия Дайреда. Мы не враги этой земле. Кто ты? Чего ты хочешь?

– Маола больше не гвардия Дайреда? – удивился дед, отбросил меч, полез за пазуху и извлек оттуда черный свиток, увидев который, старик с жезлом побледнел до цвета собственных седин. – А что тогда делать с этим?

Дед развернул свиток, прищурился, водя пальцем по алым буквицам, и с хохотком прочитал:

– «А если мы нарушим нашу клятву, пусть наши жилища обрушатся на наши головы, пусть наши источники наполнятся ядом, пусть наши нивы сгорят, пусть наши заклятья обернутся против нас, а мы сами будем прокляты».

– Это клятва не действует! – закричал старик. – Та война окончена тысячи лет назад. Даже по закону тридцати трех колен мы уже разменяли это родство! Мы не в ответе за далеких предков!

– Неужели? – удивился дед. – А как же ты, Арса? Или ты не исчислял своих предков? Ты и есть тридцать третье колено от последнего главы гвардии. Пусть даже и сжимаешь в руке жезл с фальшивым камнем. Долголетие твоего рода сыграло с тобой плохую шутку, приятель. Тридцать три поколения людской род может разменять и за семь сотен лет, и даже быстрее. Но ведь ты маола. Забыл? За твоей спиной тысячи лет.

– Кто ты? – замер старик.

– Какая разница? – спросил дед, поднимая над головой свиток. – Так что делать с этим?

– Мы не враги этой земле, – повторил старик, не выпуская из руки жезла и с трудом вынимая другой рукой меч из ножен.

– В третий раз спрашиваю, – устало покачал головой дед, глядя, как окружающие старика воины тоже обнажают мечи, – что мне делать с этим?

– Ты ничего не сделаешь с нами, даже если весь Черный круг заявится сюда, – крикнул старик. – Этот жезл силен даже без камня воды! Будь ты даже самим Дайредом! У тебя нет здесь силы! А твои стражи без камня воды ничто!

– Не совсем, – вздохнул дед. – Хотя бы на полчаса их хватит и без камня. Вам ведь больше и не надо? Маола ведь стали уже не те? Так что мне делать с этим?

– Вот наш ответ! – поднял над головой меч старик и в тот же миг за его спиной щелкнул самострел и стрела пронзила сердце деда.

Но тот не упал. Тот, кто спешился у начала белой лестницы, кто только что был торговцем, мальчишкой, хозяйкой, вором, дедом, не упал. Он обратился в высокого молодого воина, который по-прежнему держал над головой свиток. Воин сокрушенно покачал головой.

– Когда уже вы научитесь… Если бы эта стрела убила Арсу, я бы ведь и в самом деле ушел отсюда не солоно хлебавши. Ну, скорее всего, ушел бы. Наверное… А так-то…

– Дайред? – сдавленно вскрикнул старик.

– Почти, – ответил воин, и вслед за этим свиток над его головой вспыхнул, и почти сразу переломился, рассыпался пеплом жезл в руке старика и тот, воя от боли, начал складываться в кучу истлевающей плоти, и воины с обнаженными мечами попятились к дальней стене, потому как откуда-то снаружи донесся треск и грохот, и истошные крики, и пыль посыпалась с перекрытий.

– Измельчали маола, – с презрением произнес воин и, прежде чем рассеяться дымным вихрем, добавил. – Даже ваш жезл оказался поддельным. Что ж. Дальше я уже буду говорить с каждым по отдельности. Может быть…

И вслед за воином рассеялся вихрем оставленный у начала лестницы черный конь.

А два оживших стража Фоскада между тем рушили древний замок. Источники долины уже были наполнены ядом. Нивы занимались пламенем. У древних чудовищ было меньше часа, до того как они должны были рассыпаться в прах. Но они успевали.

Осень едва перевалила через неделю, но успела все переиначить. Остудила вечера и ночи, заострила тени, обесцветила луг и небо, присыпала лес желтым и раскрасила лишайники на скалах вокруг Приюта Окаянных в красный цвет. Лишь с солнцем пока не сладила, поэтому, когда утреннее светило нащупывало лучами башни Стеблей с их лицевой стороны, в Медвежьем урочище оживало сонное лето. Из домика возле перехода к крепостным воротам выбирался седой старик Тид и, чтобы не упустить ни единого полагающегося ему солнечного луча, усаживался на скамейку, что была устроена с восточной стороны жилища. В лиге от его домика, торопясь подвести под крышу новый скотный двор, стучали топорами расторопные слайбы, и Тид щурился, пытаясь разглядеть, ладно ли у них идут дела.

Ближе к полудню солнце уже вовсю прожаривало верхние ярусы Приюта Окаянных, на которых, то и дело припадая глазом к подзорной машине, маялся седой стражник Айран, а после полудня постепенно переносило остатки лета в крепостной двор. По случаю свободного дня там раздавались шум, гам, визг и творилась свойственная этим звукам всяческая суета. Возле забитых в каменную твердь крепостного двора четырех столбов с закрепленными на них корзинами шла яростная игра в два мяча, (хотя мяч для облегчения судейства над головами взлетал один), тут же через веревку прыгали девчонки и гонялись друг за другом, стараясь «осалить», – мальчишки.