Пушок – начальник следственного отдела Пушенков – из всех сотрудников больше всех не любил Звонарева: самоуверенный до наглости следак выводил подполковника из себя, и, что больше всего злило, никак повлиять на него не удавалось – раскрытые дела одно за другим еженедельно ложились на стол. Мстил по-мелкому – не похвалит, награду зажмет, – но Звонарев работал из любви к работе, а не к благам с царской руки, потому не обращал внимания на каверзы отца-командира.

– Значит, умер… – капитан задумчиво дул в чашку. – С одной стороны, плохо, а с другой…

– Со всех плохо: представь, что в городе начнется! За мифический архив перережут друг друга, что мясники.

– Надо первым бумажки найти. Сколько всего интересного…

– Поищем, но Ерема тот еще жучара… не на видном месте оставил, – Юрков уныло махнул рукой.

– Допил? – Звонарев встал, поправил китель. – Поехали, узнаем, что и как.

– К Пушку не пойдешь? Он звал…

– Нет времени, работы полно.

Юрков понимающе хмыкнул и вышел за другом в коридор. Через пять минут его потертая красная «девятка» летела к городскому моргу.

Приземистое одноэтажное здание расположилось недалеко от третьей больницы – по иронии, самой высокосмертной в городе. Синие холодные стены навечно впитали запахи химикатов, смерти и еще чего-то непередаваемого, но знакомого каждому, кто хоть раз побывал в последнем пристанище. Никакой охраны – прямо у входа, на каталке, два трупа, укрытые дырявыми простынями; чуть дальше еще один – валяется прямо на полу, «бесхозник». В конце коридора – железная двойная дверь, за которой играет музыка.

Картина за дверью вызвала отвращение: флегматичный молодой парень – здоровый, рыжеволосый – приделывал руку одного тела к другому. Недовольно качал головой, примерял ее то так, то так… наконец убрал конечность в сторону.

– Капитан Звонарев, – протянул удостоверение, но в руки парню не дал. – По поводу Ермолаева. Сегодня привезли, в районе двух.

– Мне их каждый час привозят, оптом, всех не упомнить. Кто таков?

– Около сорока, дорогая одежда, – Юрков, успевший прочесть ориентировку, встрял в разговор. – Доставлен из Набережного парка.

– А! Есть такой, – парень будто бы обрадовался, – третий холодильник. Вроде приличный, решили выделить ему «люкс»…

– Хорош шутить! – Звонарев поморщился. – Это ж люди были, не куски мяса!

– Поработай с мое, будешь по-другому смотреть. Не поверишь, сегодня входит приличная на вид краля, такая… ухоженная вся, в золоте – жених у нее того… Ну, подходит она к нему и говорит – почему рука сломана? Отпили и приделай – сама ведь пошла, выбрала подходящую…

– Жуть! – Юрков поморщился. – Помрешь, и распилят на части.

– Кстати! – парень тряхнул головой. – Вот ваш клиент!

– В смысле? – Звонарев, идущий к холодильникам, резко обернулся.

– В прямом. Вон лежит, на каталке, его невеста приходила!

Капитан быстро подошел и откинул простыню – так и есть, почти неузнаваемый, но – Ермолаев. Смерть обошлась с ним жестко: мужик был красивый, волевой, спортом занимался – сейчас мумия, страшная и жалкая.

– Н-да… – неслышно подошел Юрков; при гигантской комплекции и топорном лице сочувствие в его голосе казалось поддельным. – Эк, скорежило-то…

– А чего, не надо было руку делать? – парень испугался. – Это, что ль, крутой кто? Так я мигом приделаю!

– Нет у него никого: ни жены, ни детей, ни невесты… Где рука? Родная?

– Ща! Мигом! – Парень выбежал из дверей; вернулся через пять минут с посеревшим лицом. – Нету! Унесла, кажись, баба!

– Что, у вас выбрасывают органы?! Что за дебильная организация?! – Звонарев медленно краснел.

– Кладут в специальный холодильник у входа! – Рыжий, оправдываясь, чуть не плакал. – Она сказала, что положит! Да кому может понадобиться?! А охраны нет – я один работаю, а там…

– Ладно, что не так с рукой было? – Юрков перевел тему. – Почему отрезали?

– Поломана, то ли при падении… – в голосе парня мелькнула неловкость, которую мгновенно уловил Звонарев.

– Договаривай!

– Ну, я давно работаю… Таких травм от падения не видел. Открытый перелом возле локтя – похожие бывают у тех, кому нарочно сломали.

– Так ведь не ломали: сердце, говорят, не выдержало жары.

– Сам, наверное, сломал…

– Это же бред: зачем? – Юрков пожал плечами. – Шел и надумал сломать руку?

– Того не знаю, – парень для пущей убедительности выставил ладони. – Скажите… что со мной будет? Я ведь один, за охранника, за доктора… А люди, знаете, разные приходят, кто накричит, а кто и…

– Расстрел надо бы… – Звонарев отвернулся. – Устроим проверку на халатность: выясним, кто виноват. Камеры хоть есть?

– Есть одна, на входе. Выведена в больницу, на пульт.

Не прощаясь, следователи вышли и с удовольствием втянули грудью чистый летний воздух.

– Ты и впрямь хочешь устроить проверку? – Юрков закурил вонючую «Яву».

– Какой смысл, и так дел полно. Ничего не изменится – потом, когда будет свободнее… Бабу эту надо ловить! Ерема был безумным, местами неприятным, но за это руки не отпиливают. Хотя, я уверен, на камере ничего нет.

– Пойдем, узнаем.

– Ты иди, у этого лося словесное возьми – что вспомнит, – а я к охране, вдруг…

Звонарев оказался прав – все, чем смог помочь дежурный на пульте, была размытая картинка «со спины», а вывод Юркова, что «бабенка и впрямь ничего», следствию ничего не дал.

На город медленно падал вечер. Загорались вывески магазинов; стихал нескончаемый рокот автомобилей; пустели тротуары и дорожки – пробежит изредка хмурый, припозднившийся человечек, юркнет в подъезд, и снова никого… Желтели в сумерках окна, за которыми ждали горячий чай, теплый плед и ужасные теленовости.

Звонарев скинул надоевшую за день форму, натянул треники и устроился на кухне. Перед собой разложил несколько исписанных листков дела: точнее, дела-то никакого не было – предварительный осмотр места происшествия, краткая биографическая справка по жертве… Или не жертве – никаких объективных причин считать смерть Ермолаева убийством не виделось, интуитивные догадки, не более.

«И странная баба!»

Капитан поморщился – ему так хотелось, чтобы Ерема умер своей смертью, что он забыл о загадочной гостье морга.

Судьба иногда выкидывает странные коленца – Звонарев хорошо знал Ермолаева, уважал как специалиста и человека… до тех пор, пока не оказался с ним по разные стороны. Помимо своей воли капитан закрыл глаза и унесся по волнам воспоминаний.

…Погода не задалась с утра – город атаковал мелкий колючий дождь с ветром; по асфальту неслись потоки жидкой грязи вперемежку с мусором; люди прятались под козырьками уцелевших пока остановок и норовили вытолкнуть тех, кто стоял с краю, – чтоб не давили. Низко висящее, уныло-серое до горизонта небо обещало затяжной, пасмурный день.