и столь незаслуженно потерявшего этот пост и подвергшегося репрессиям во время мятежа 1848 года.

На следующий день я тайно посетил этого великого человека. После обычных политесов и стаканчика рейнского из родных его мест он улыбнулся мне одними губами и спросил:

– Не кажется ли вам, герр генерал, что наша империя слишком уж лебезит перед восточными варварами?

– Эксцеленц, я с вами абсолютно согласен. Мы, как трусливые шавки, бежали из Дунайских княжеств и, кроме того, абсолютно возмутительным образом потакаем русофилам в Галиции и Лодомерии. Мне кажется, что нам следовало бы занять намного более жесткую позицию, а возможно, и вступить в войну на стороне Англии. И Франции, пока русский выкормыш Плон-Плон не совершил переворот против законного императора.

– Да, я помню, что ваша матушка – родная сестра матери королевы Виктории… А чем вам Плон-Плон не угодил?

– Он отдал кантон Метц, в котором находится мое родовое имение Пуйи[3], новосозданному Эльзасу – Немецкой Лотарингии, хотя в этом селении никто никогда не разговаривал по-немецки. Более того, сие новое образование де-факто превращается в некую колонию Пруссии, нашего злейшего врага в германском мире.

– Понятно… Герр генерал, не буду ходить вокруг да около[4]. Недавно ко мне приходил Соломон Майер фон Ротшильд. Он выразил заинтересованность в том, чтобы я вернулся на пост министра иностранных дел Австрийской империи. Но возраст у меня, увы, уже не тот, да и здоровье заставляет желать лучшего. Так что я хотел бы вместо себя порекомендовать вас. А я мог бы оказать вам любую неофициальную помощь.

– Но, эксцеленц, как посмотрит на все это его императорское величество?

– После меня фон Ротшильд собирался посетить его величество. Именно поэтому я и считаю, что дни фон Рехберга сочтены, и что в течение нескольких дней император отправит его в отставку и назначит вас его преемником. По моей рекомендации. Сразу после этого нам неплохо было бы снова встретиться и обсудить ваши дальнейшие шаги на этом поприще.

Все произошло именно так, как Меттерних и предвидел. Первым моим шагом в министерском кресле была докладная записка на имя императора о подозрениях в измене в адрес фон Рехберга и посланника в Петербурге графа Фикельмона. Но когда за Рехбергом пришли, оказалось, что его уже нет в Вене.

К моему удивлению, фон Меттерних был весьма доволен таким положением вещей.

– Теперь следующий ваш шаг – вызовите русского посланника Горчакова в министерство и предъявите ему этот ультиматум. – И он протянул мне папку с несколькими листами бумаги, а затем подробно проинструктировал меня о линии поведения.

Так что я лишь сказал Горчакову:

– Князь, потрудитесь передать наши требования вашему императору, по возможности лично. И в течение месяца я ожидаю положительный ответ. Иначе Австрия не будет считать себя связанной какими-либо обязательствами в отношении Российской империи.

8 февраля (27 января) 1855 года.

Деревня Хёстеркёб около Копенгагена.

Екатерина Алановна Филонова,

в девичестве Катриона МакГрегор.

А в Дании Молли О’Халлоран

– Как ты мог, Патрик! Как ты только мог! – я не узнавала свой голос. Никогда я до этого не орала, но тут… А что делать, если твой муж тебе изменил… Тем более еще и за деньги из семейного бюджета.

– Но, милая, у тебя же… эти дни… А мне что было делать? Я мужчина, у меня… потребности…

Несколько датчан вышли из пивной и посмотрели на нас, осуждающе покачивая головами – мол, к Хельге ходят все кому не лень, и что в этом такого? Мало ли что волосы нечесаные, глаза водянистые, тело похоже на стиральную доску, да и рожа, кстати, тоже. Зато не откажет – а еще и нальет… А что она любит мужчин за денежку, так и ей жить-то надо – она же вдова.

Хельга выглянула из окна флигеля и выдала на ломаном английском:

– Патрик но кэн, ха-ха-ха… – Мол, не получилось у него. Помню, Феденька сказал – прикинусь импотентом. Получилось, как видим.

– Сволочь ты, сволочь!!! – и я отвесила ему звонкую пощечину. – Я сейчас же уезжаю! – и побежала в дом, якобы паковать вещи. Федя покорно потрусил за мной.

Дома, в промежутках между криками, я тихонько спросила его:

– А что было?

– Да что? Пришел, налила своей самогонки, я выпил, она деловито разделась, но не успела улечься, как я сказал с грустью, что, мол, не получается у меня, и показал… между ног. Даже ничего не снял. Она мне лишь сразу же заявила, «денег не верну», я лишь печально кивнул, она же смягчилась и добавила: «в следующий раз будет скидка – пятьдесят процентов»…

– Да ты все равно столько не выпьешь! – вспомнила я анекдот, рассказанный мне Федей, когда мы планировали эту эпопею. И сразу же заорала на публику: – Денег еще дай, сволочь!

– Милая, – сказал он громко. – Все, что могу. Прошу только, прости меня и вернись…

– Заткнись, сволочь! И сбегай к Педерсену, пусть он отвезет меня в Копенгаген в какую-нибудь гостиницу.

Идея о Федином посещении Хельги принадлежала, если честно сказать, мне – он ни в какую, мол, не хочу тебе изменять даже понарошку. На что я ему строго сказала – вполне может быть, что в Америке тебе придется это делать, ты же разведчик. Мне об этом тогда рассказали на Острове Собак, и я все равно согласилась. А перед самим событием сказала:

– Так что, даже если ты с ней все-таки займешься «этим», следи только, чтобы ничего от нее не подцепить. Хотя у вас, наверное, есть лекарства и от этого.

Педерсен же был хозяином нашего дома – его он сдавал, а сам жил с супругой на верхнем этаже «кро» – так здесь именовались пивные. В крохотном Хёстеркёбе, как ни странно, своя «кро» имелась, и в нее приезжали даже из соседних деревень. Она славилась своим пивом, да и готовили там неплохо. А в пристройке обитала эта самая Хельга – овдовевшая дальняя родственница хозяина, зарабатывавшая себе на жизнь платной «любовью». Меня удивило, что в Дании это считалось в порядке вещей – ведь она была вдовой.

В Данию мы прибыли из Голландии. О домике в Хёстеркёбе позаботился некто, представившийся Андреасом Хэберле. Как я догадалась, он принадлежал к той же организации, что и Феденька. Здесь его считали немцем, и говорил он на одном из немецких диалектов без акцента, но был на самом деле родом из России. Выдавал он себя за уроженца Гюнцбурга, недавно присоединенного к Баварии («мои предки оттуда, и я говорю на тамошнем диалекте»), покинувшего родные места «из-за политики». В Копенгагене он купил торговую контору – «знаете, здесь купцы в основном немцы, так что никого это не удивило». Английский у него был весьма четким, но с кучей даже не германизмов, а предложений, построенных на немецкий манер, что неплохо вписывалось в его образ.

– Я рассказал, что вы ирландцы, которым пришлось бежать от англичан, – проинструктировал он нас по дороге в Хёстеркёб. – А англичан здесь ненавидят, так что проблем я не вижу. Педерсен лишь спросил про деньги, и я ему пообещал, что вы заплатите за полгода вперед. Здесь полная сумма, – и он протянул Феде кошелек.

– Да у меня есть гульдены. И банковская книжка.

– Ты что, серьезно собрался ее засветить? Да и гульдены – поменять их не проблема, но для этого нужно ехать в Копенгаген. А это лишнее. Тем более что те деньги твои, а ты здесь по казенной надобности. Кстати, здесь вам на еду и прочее, – и он протянул еще один кошелек, на сей раз мне. – Хёстеркёб, конечно, дыра, но и там есть свое «кро», это нечто между пивной и харчевней. Можете питаться там, здесь хватит на все время вашего пребывания, можете покупать еду у соседей – будет, наверное, дешевле.

– Я-то надеялся, что вы нас отправите на родину. Заодно мы бы там обвенчались, – удрученно произнес Федор.

– Видишь ли… ты под колпаком у твоего друга Ротшильда – и желательно, чтобы он знал, что вы все время здесь. А венчание мы вам устроим. Тайное, понятно – отпразднуете, как надо, после твоего возвращения из Америки.

– Хорошо. А как «мой друг Ротшильд» отреагирует на то, что дом нам нашел ты?

– Моя контора давно уже занимается не только торговыми делами с Вюртембергом и другими немецкими государствами, но и организацией пребывания иностранцев в Дании. Точнее, она занималась этим до «копенгагирования», сейчас же желающих посетить наши края мало.

– И сколько же нам здесь предстоит провести времени?

– Первые пароходы в Америку уходят в начале марта. До того вам нужно будет прилюдно рассориться – иначе люди Ротшильда могут заинтересоваться, почему ты прибыл в Америку один. А мы доставим Катю в Петербург, как только Финский залив очистится ото льда.

– Но что она будет делать в Дании после нашего расставания?

– Пару дней пусть поживет в Копенгагене, заодно посмотрит город. А потом мы ее заберем на базу в Фредериксборге – есть там у нас свой закуток, где никто не будет ей мешать. Там мы организуем ей уроки русского языка, а заодно и вводный курс про нашу жизнь.

– Понятно… Это ей будет действительно интересно. А здесь, конечно, будет скучновато.

– Не без этого. Но мы будем