Я мысленно усмехнулась. При каждом визите донны Граначчи Ассунта запиралась в своих покоях, бурча, что ее раздражает шум, запах благовоний, неправильно приготовленный обед – в общем, решительно все! Каждая ее встреча с невесткой приводила к неизбежной пикировке, после которой обе синьоры, взбодрившись, расходились по разным углам, как две кошки. Какое уж там «приезжайте почаще!»

– Тебе понравилось, как я переделала комнату? – вкрадчиво спросила старуха.

Вопрос был с подвохом, но, к счастью, я была готова к подобным расспросам:

– О да, тетя. Эти новые светлые занавески как будто добавляют больше воздуха. И мне куда больше нравится цветочный бордюр, чем тот традиционный узор с морскими тварями! Из-за него я в детстве долго не могла заснуть по ночам!

За моей спиной рассыпался дробный сухой смешок:

– В монастыре тебе должны были привить больше уважения к живущим-под-волнами… Но ты всегда была на редкость твердолобой! Какую ленту вплести тебе в волосы?

Она сунула мне под нос три цветные ленты на выбор. Я кротко вздохнула.

– Эту, – указала на синюю с золотом. – Ведь это ее ты подарила мне на тринадцатилетие.

Буркнув что-то, старуха принялась расчесывать мои каштановые кудри, да так, будто хотела выдернуть половину. Служанки недоуменно косились на старую госпожу, однако помалкивали. Должно быть, привыкли к ее чудачествам и вовсе не хотели, чтобы на них сорвали дурное настроение.

Когда волосы наконец были уложены и укрыты золотой сеткой, Ассунта, отойдя на два шага, критически осмотрела меня со всех сторон и снова осталась недовольна. Покачав головой, она вышла из комнаты, но вскоре вернулась, держа в руках большой ларец из полированного ореха. На его боках, сверкающих красно-коричневыми бликами, были искусно вырезаны птицы, сидящие на ветвях гранатового дерева. Внутри гнездилась масса склянок и флакончиков. Отыскав нужное средство, Ассунта щедро набелила мне лицо, не переставая ворчать:

– О чем только думали монахини, ума не приложу! Ты вся черная от солнца. Раньше у тебя была нежнейшая кожа!

– Доктор рекомендовал мне солнечные ванны от грудной болезни, – парировала я.

Возможно, я напрасно беспокоилась, и в сегодняшнем поведении донны Ассунты не было ничего подозрительного. Она тиранила племянницу с самого детства. «Не так стоишь, слишком громко смеешься, слишком дерзко смотришь…» От придирок Ассунты и постоянной необходимости держаться начеку у меня разболелась голова, так что я почти обрадовалась, услышав торопливый стук в дверь. Это был Рикардо.

– Ну что? Ты готова?

– Нет.

– Тогда пошли.

– Постойте-ка минутку, – одернула нас донна Ассунта.

Набросив мне на голову прозрачную вуаль, старуха живо выпроводила нас с братом за порог, а сама, обратившись к статуэтке, принялась истово молиться.

Он поднялся мне навстречу, разом заслонив собой остальных людей в салоне, невольно приковывая к себе внимание. Тяжеловесный, крепкий, с жестким надменным лицом и темным упорным взглядом. Его волосы, обильно тронутые сединой, покрывал вышитый берет, на руках сверкали золотые перстни с крупными камнями. Коричневый бархат камзола мягко поблескивал при каждом движении.

Граф Арсаго был одним из самых влиятельных людей в Венетте. Его знали как человека умного, решительного, привыкшего потворствовать своим желаниям. В его собственности находились несколько кораблей, роскошный дом на Большом канале и земельные угодья в долине Бренты, а также далеко на юге, за пределами республики – и Совету Десяти пришлось проглотить это. Ни одному другому сенатору такое не сошло бы с рук! Однако доходы графа составляли поистине баснословные суммы, большую часть которых он тратил на нужды родного города, так что Совет предпочел закрыть глаза на некоторые обстоятельства. Политика – тонкая вещь.

Мне уже доводилось раньше видеть графа, но только издали, в карнавальных шествиях. Послушницам и святым сестрам тоже разрешалось присутствовать на празднике. Мы добирались до площади с острова Терра-деи-Мираколо на трех больших шестивесельных гондолах и потом скромно стояли в толпе, будто стайка бело-серых голубей. Вытягивая шею из-за чужих спин, я видела, как дон Арсаго шествовал с другими представителями дожа, окруженный знаменосцами и музыкантами. Над их головами трепетали крылья золотых грифонов на флагах, вокруг шумела радостная толпа, пронзительно звенели серебряные трубы…

И вот теперь этот важный господин стоял в двух шагах от меня. Человек, который, как я подозревала, убил мою мать. Я украдкой отерла ладони, заледеневшие от волнения и страха.

Обернувшись, синьор Арсаго пропустил вперед молодого человека, которого я поначалу не заметила. Лицом юноша походил на графа, но в нем не было и тени отцовской властности. Он мог бы служить зеркалом для дона Арсаго – волшебным зеркалом, отражающим только светлые черты. Это был его сын, Энрике.

Подойдя ближе, юноша поклонился, так что темные волосы, достигавшие плеч, упали ему на щеки:

– Джульетта, дорогая! Как я рад, как счастлив видеть вас снова!

Его светло-карие глаза просияли от радости. Я с трудом выдавила ответную улыбку. Вот оно, самое сложное за сегодняшний день – встретить этот прямой любящий взгляд. С первой минуты было ясно, что Энрике искренне любил свою невесту. Был открытым, простым человеком, понятным насквозь.

В общем, точно таким, как его описывала Джули.

Я уже готова была сбежать, позорно провалив все дело, но, к счастью, дон Арсаго снова перехватил инициативу. Он слегка осадил Энрике, хлопнув его по плечу, и снисходительно улыбнулся Рикардо:

– Прошу простить моего сына за неуместную горячность. Непонятно, зачем мы вообще посылаем сыновей в университеты, если они возвращаются оттуда такими же неотесанными, как были?

Энрике постигал науки в университете Патавы. Там он и познакомился с Джулией, когда ее матери однажды наскучило уединенное поместье, и ей вздумалось покорить патавское общество.

– Искренность нельзя считать недостатком, особенно в наше время, – послышалось со стороны.

Вздрогнув от неожиданности, я оглянулась. Возле балконных дверей, выходивших на Большой канал, стоял давешний незнакомец со шрамом. В отличие от меня, он и не подумал сменить потертый черный вельвет на что-нибудь более праздничное. Его вызывающе простой камзол выглядел нелепо рядом с синими оконными драпировками, расшитыми золотом, и прочим роскошным убранством салона.

Интересно, что он вообще тут делает? И как смеет разговаривать с доном Арсаго на равных? По моим представлениям, его место было внизу, вместе со слугами.

– Надеюсь, синьорита Джулия простит моему сыну эту бестактность, вызванную лишь глубоким чувством и слишком долгим ожиданием, – отрывисто произнес граф.

Я послушно наклонила голову. Шум, доносившийся с Большого канала, накатывал волнами. Или у меня просто в ушах шумело от волнения. Дальнейший разговор проходил без моего участия. Граф настаивал на свадьбе в ближайшее воскресенье, Энрике почтительно молчал, Рикардо же оправдывался, ссылаясь на траур: