Я предложила гостю миндальное печенье, к которому сама пристрастилась в последние дни. В монастыре нам такого не давали!

– Как вы находите Венетту? – спросил он.

– У меня еще не было времени познакомиться с городом. В этом доме масса дел! Сразу видно, что его давно не касалась женская рука.

Я надеялась, что пожилая кухарка, хлопотавшая с чайным подносом, донесет мои слова до ушей донны Ассунты, и та взбесится от злости. Синьор ди Горо поспешно потянулся за чашкой, пряча улыбку. Словно он разгадал мой коварный замысел.

– Ну, не можете же вы вечно сидеть взаперти. Поверьте, в Венетте есть на что посмотреть!

Пока мы обменивались ничего не значащими любезностями, я раздумывала, как бы перевести разговор на его сюзерена. Неожиданно мой гость сам поднял эту тему:

– Через два дня дон Арсаго устраивает прием…

– Боюсь, синьор, что мое присутствие там будет неуместно, – отказалась я, имея в виду траур.

На самом деле я еще не готова была встретиться с этими людьми лицом к лицу. Хотя Пульчино от души бранил меня и называл трусихой, сначала мне хотелось собрать побольше информации.

– Очень жаль. Вы стали бы украшением этого вечера.

От неподдельного восхищения, прозвучавшего в его словах, мне стало не по себе. Наш разговор свернул куда-то не туда, и я при всем желании не могла придумать, как исправить положение. Мысли разлетелись, сердце колотилось так, будто я взобралась на колокольню без передышки. Первый раз в жизни я была наедине с мужчиной, – если не считать «семейного» ужина с Рикардо, – но с Рико было легко смеяться и шутить обо всем на свете, а присутствие рядом дона Алессандро отчего-то вызывало чувство острой неловкости.

Над Большим каналом сгустились вечерние тени. Ярко горящий канделябр превращал уголок комнаты, где мы сидели, в уютный островок света, делая окружающую темноту еще глубже. Кухарка давно ушла, никакого движения в доме не было слышно. Мы были одни. Склонившись, Алессандро почтительно взял мою руку, которая вся утонула в его широкой ладони. Поднес к губам, не сводя с меня смеющихся глаз. Осторожно провел большим пальцем по ладони. Получилось нежно. Я вспыхнула, но руку он выпустил не сразу.

– У вас мозоли на ладонях, – сказал он доверительно и тихо. – Я наблюдал за вами с самого начала. Кисти рук загорелые, как и лицо под этими дурацкими белилами. Скажите своей служанке, чтобы не смела вас уродовать, они вам не идут. А плечи, руки и шея – чистейшей белизны…

Под его взглядом мне захотелось завернуться в мантилью. Нет, лучше в плащ-домино! Чтоб ни одного клочка кожи не было видно! Он же невозмутимо продолжал:

– Такой загар бывает у монашек, у «серых сестер», занятых грязной работой. Вы жили в монастыре, это очевидно. Но не ради обучения, как патрицианка, а как простая послушница. Вам пришлось бежать? Почему? С вами плохо обращались? Скажите! Быть может, я смогу помочь…

Меня словно окатили ледяной водой. Что называется, доигралась! Каким-то образом этот проклятый графский сторожевой пес ухитрился вызвать во мне чувство абсолютного доверия, я расслабилась и позабыла об осторожности. Прав был Пульчино – с ним нужно держать ухо востро! Разозлившись на себя, я резко выдернула руку. Лицо под белилами горело так, что хотелось немедленно умыться ледяной водой.

– У меня нет никаких секретов, заслуживающих вашего внимания, – отчеканила я, глядя ему в глаза.

Синьор ди Горо даже бровью не повел.

– Если когда-нибудь вам понадобится помощь…

– …то прежде всего я обращусь за ней к своему брату! И уж никак не к постороннему мужчине!

Мой собеседник наконец-то понял, что зашел слишком далеко. Он поспешно поднялся:

– Да, конечно. Простите, что отнял у вас столько времени.

Через минуту его шаги слышались уже на террасе. Судорожно сцепив пальцы, я ловила каждый звук, доносившийся снаружи, и выдохнула с облегчением, только когда различила плеск воды и приглушенный разговор с лодочником. Все, уехал.

Нет, больше никаких разговоров наедине с этим человеком! Эта добыча мне не по зубам. Слишком многое он подмечал своими серыми глазищами, потом что-то складывал в уме и выдавал неожиданные предположения, слишком близкие к истине. Очень опасный тип!

Когда Рикардо вернулся, он так и нашел меня в салоне, сидящую в темноте рядом с давно погасшим канделябром.

– Джулия? – удивился он. – Что с тобой?

– Да так… задумалась.

– Ты слишком много сидишь дома, – энергично заявил брат, зажигая свечи на комоде и в напольных светильниках. Комната вновь наполнилась мягким теплым светом. – Послезавтра граф дает большой обед, и ты там будешь.

Ну вот, и он туда же! Я досадливо поморщилась:

– Нет, что ты! Мне ни к чему…

– Да, Джулия. Ведь дон Арсаго пошел тебе навстречу и согласился отложить свадьбу? Теперь наша очередь уважить его просьбу. Это называется «компромисс».

– Но я же в трауре. Что скажут люди?

Рикардо молча посмотрел на меня долгим взглядом. Внимательно оглядел пышное платье, взбитые волосы, блестящие украшения… Я покраснела.

– Оденься поскромнее, вот и все. Дон Арсаго сегодня сам сказал, что твое присутствие очень желательно.

Поспешно ретировавшись к себе в комнату, я подошла к зеркалу. В нем отражалась разряженная девица, увешанная побрякушками, в вызывающе ярком платье с бесстыдно оголенными руками. Я вспомнила, как вела себя с Алессандро – и мои щеки заполыхали еще пуще. Кокетничать пыталась! Идиотка. А он смотрел и видел меня насквозь…

Мне было невыносимо стыдно. А хуже всего, что мы наверняка встретимся в доме дона Арсаго! Что если он расскажет гостям… Хотя нет. Почему-то я была уверена, что синьор ди Горо не скажет ничего ни Рикардо, ни кому-то другому. Не станет позорить меня перед всеми.

Когда мы с братом сели в гондолу, солнце уже опускалось на западе, окрашивая небо и воды лагуны в одинаковый розово-палевый цвет. В усталом вечернем свете лица домов смягчились, подобрели. Темнота в каналах сгустилась плотнее, а крыши, наоборот, запылали яркой рыжиной. Печальный и задумчивый, город гляделся в тихое водяное зеркало.

На причалах возле домов зажигали факелы. Издалека ветерок донес до нас запах гари, померанцевых деревьев и мягкий струнный перезвон. Я зябко куталась в накидку, подбитую куньим мехом. Рикардо задумчиво сидел, подперев голову кулаком, и смотрел на воду. За всю дорогу он не произнес ни слова.

Особняк дона Арсаго весь светился в сумерках, как ларец, полный сокровищ. Из окон верхнего этажа доносились звуки музыки и голоса, эхом разносившиеся под колоннадой. За несколько дней, проведенных в доме Граначчи, я успела немного свыкнуться с роскошью, но этот дворец все равно с порога поразил меня великолепием и своеобразной мрачной эстетикой. Словно я попала в замок какого-то подводного властителя.