Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В доме мецената всё же было слишком много света, он предательски очерчивал на коже каждый бугорок, угрожая выдать секрет. Графиня подумала, что весной и летом, должно быть, приятно впускать столько солнца в комнаты и залы, но теперь, в такую угрюмую пору, дни ненастны и куда больше ждёшь уютных вечеров, полных живого огня.
Когда с гримом было покончено, Клавдия надела утренний наряд, заколола волосы повыше и в голову ей пришло, что можно попробовать взбодрить чувства господина Лейта. Она отрезала тонкую красную ленту от шляпной коробки и завязала на шее. Яркая полоска на бледной коже холодного оттенка так и бросалась в глаза.
Ход оказался безупречным. Когда она явилась к завтраку, меценат, чуть рассеянный поутру, несколько секунд подбирал слова, затем нервно обхватил себя руками, будто не давая воли слишком сильному порыву восхищения.
— О, да. Соболезную вам, мадам. И вместе с тем, вы носите наш символ! Право, я тронут!
— Как же иначе, господин Лейт? — с деланым равнодушием отозвалась Клавдия. — Прошлый день дорого мне стоил. Все мы под ударом. Если двор падёт, ровно по этой линии наши головы отделят от тел. Появились ли новости о моих родителях?
— Увы, пока ничего существенного узнать не удалось. В обед произведут допрос, после него многое решится.
Клавдия сделала глубокий вдох и попросила хозяина о молитве. На этот раз их прикосновение на несколько мгновений затянулось и девичье сердце чуть дрогнуло.
— Ваш сын снова отсутствует, — заметила гостья, опустившись на стул. — Здоров ли он?
— Да, вполне, — взгляд Лейта изменился и остыл, — просто с утра он немного не в себе от перемены погоды.
Клавдия подавила усмешку. Догадка коснулась её мыслей. «Что-то здесь нечисто. Не удивлюсь, если у бедняги вдовца шалит рассудок. Может и нет никакого Роберта? А ещё вполне вероятно, что он — собака. Или кукла. Но если я покажу испуг или возмущение, то Лейту это не понравится. Что ж, один из королей Хелонии считал себя сделанным из стекла, но ведь был счастливо женат. Лёгкое сумасшествие можно и простить, кто в наши дни им не обзавёлся?»
Пока Клавдия мысленно спускала грехи своему заступнику, у того за спиной возник лакей с запиской. Господин Лейт развернул её и, едва пробежав глазами, отправил в камин ловким щелчком. На оживившийся взгляд гостьи он пояснил:
— Снова светские пустяки, соседи любят ими досаждать.
В обед, наконец, явился и младший Лейт. Его вынес на руках гувернёр. Это был глубоко больной юноша, которому было тяжело даже держать голову без посторонней помощи. Очевидно, он и родился таким, дожив до своих лет только благодаря уходу близких. Он почти не разговаривал и с трудом понимал, кого перед собой видит. Бессмысленный взгляд надолго прилип к Клавдии. Так глядят животные и младенцы — без капли смущения, зато тот, на кого смотрят, чувствует неловкость.
— Вот, радость моя, познакомься. Это Клавдия Раймус, наш друг, — Лейт вытер платком влажный от слюны рот своего сына, — надеюсь, вы поладите.
«Был бы выбор!» — подумала графиня и изобразила самую любезную из своих улыбок.
Усталое солнце быстро скатилось за горизонт, но вместе с ним исчез и господин Лейт, похитив надежду на очередной приятный ужин.
Ночью постучали в дверь, спугнув беспокойный сон Клавдии. Она выбралась из постели и подошла к двери, ощущая как стискивает грудь тревога.
— Да?
— Миллион извинений, мадам. Это я, — послышался голос вдовца. — Не трудитесь открывать, я лишь хотел сообщить вам новость. К сожалению, ваших родных заподозрили в тесных связях с семьёй императора. Суда ещё не было.
— Какого суда? — выдохнула Клавдия в ужасе. — Кто их будет судить, по какому закону и праву?!
— Августейшее семейство оставило резиденцию. Никто не знает, где они, но понятно, что в безопасности, иначе все птицы бы запели о перевороте. Судьи и жандармы многих городов теперь во власти восставших. Конституция, которой мы были верны, для них ничего не значит. В армии раскол, на неё мало надежды. Поговаривают, генералиссимус — предатель.
Клавдия привалилась к полотну двери и сползла вниз, на холодный пол. Её фарфоровый мир разбился на тысячу осколков. Её полудетский, сладкий, привычный мир. Недоразумение в один миг стало настоящей драмой.
— Как бы там ни было, — продолжал Лейт, — нужно всеми силами пытаться вызволить ваших родителей, пока не стало слишком горячо. Я обязуюсь поразмыслить о том, что можно сделать.
Сквозь пелену слёз пробились лучи рассвета. Беззвучные рыдания сотрясали тело Клавдии Раймус несколько часов кряду. Нет, она не загоняла себя в капкан отчаяния. Она решила опередить события и попрощалась с домом навсегда. Иногда, чтобы выжить, стоит предположить наихудшее. Хоть принять его и нелегко, рассудок подготовится к настоящей трагедии, а в душе поселится надежда. Людей юных и жизнелюбивых нередко обвиняют в эгоизме, но лишь он — их спаситель до той поры, когда они обретут зрелое стремление жертвовать, защищать и сочувствовать.
Шею графини вновь обвила красная лента. Господин Лейт весь день отсутствовал и некому было освежить похвалу за мрачный знак роялистов, но теперь она носила его для самой себя. Заглядывая в безупречно чистые зеркала, Клавдия видела там молодую даму, встречающую удары фатума с достоинством, и была этим довольна. Слёзы были теперь заперты глубоко внутри и не стали грошами, упавшими в копилку её уродства.
Не зная, куда себя деть и чем занять, Клавдия скиталась по полупрозрачному дому. В гостиной она обнаружила портрет покойной хозяйки, сущей Афины. Стоя перед художником в алом старомодном платье, мадам Лейт держала розу словно кинжал. Теперь графиня жалела, что наверняка выглядела напуганной девчонкой в первую встречу с Лейтом. Он явно питал больше симпатии к особам величественным и стойким.
Клавдия воровато огляделась: не глазеют ли слуги? Затем она будто бы обратилась копией мадам Лейт: расправила покатые плечи, подняла подбородок, чуть опустила уголки непримиримо сомкнутых губ. Несколько секунд её тело запоминало роль и, достигнув нужного образа, вновь обрело волю. Клавдия ещё в детстве демонстрировала удивительные таланты подражать и убеждать, лепить из себя кого угодно. Они стали её вуалью, под которой таилось неистовство инстинктов, жадное наслаждение жизнью, непозволительное человеку её происхождения. Обстоятельства ещё никогда не испытывали её столь сурово, но всё её существо, словно маятник, стремилось вернуться к прежнему покою вопреки начавшему закипать миру вокруг.
Отобедала она без удовольствия. Компанию на этот раз составил только Роберт, которого кормили с ложки и не всякий раз слуге удавалось упросить его раскрыть
