просила она саму себя. Она запрокинула к потолку голову, не давая слезам скатываться по щекам. – Не сейчас.

Кате пришлось встать на табуретку, чтобы добраться до антресолей, – шкатулка много лет назад была убрана из вида.

Когда-то давно, лет пять назад, она почти нарушила мамин запрет и достала шкатулку с полки. Она взяла ее в руки, волнуясь и едва дыша. Однако шкатулка в тот момент показалась ей обыкновенной и весьма невзрачной вещицей, совершенно не заслуживающей такого количества внимания и запретов. Ей тогда даже непонятно было, за что ее в итоге наказали и на месяц оставили без шоколадок.

Сейчас – другое дело. То ли исчезновение матери, то ли мистическая кошка заставляли фантазию буйно рисовать одну картину за другой – от выскакивающего из темного нутра шкатулки джинна до сказочной жар-птицы, которая отнесет ее туда, где сейчас находится мама.

Катя зачем-то аккуратно постучала по темной, испещренной мелким не то узором, не то текстом крышке, легонько потрясла. Внутри увесисто перекатывалось что-то тяжелое. И, кажется, кряхтело…

– Ну это уже у меня глюки, конечно, – сама себе резонно ответила Катя. – После скачущих из окна кошек еще не такое послышится.

Девочка вышла из гардеробной и направилась в кухню: там света больше, может, надписи на крышке удастся прочитать.

Входя в кухню под размеренное приветствие настенных часов, она невольно бросила короткий взгляд в окно, но увидела в нем только свое отражение – встревоженного, раздираемого любопытством и сомнениями подростка в потертых домашних джинсах и вытянутом свитере.

– Естественно, – обиженно прошептала она исчезнувшей кошке, – наделала тут дел и сбежала. Впрочем, сегодня все меня оставляют одну…

Катя вздохнула и села за стол, для начала внимательно разглядев шкатулку снаружи.

Небольшая, чуть больше ее девчачьей ладони, невысокая, неглубокая, примерно десять на шестнадцать сантиметров в основании. Замочек медный, симпатичный, вылит в форме медвежьей лапы. Некоторые узоры на крышке были глубокими и более крупными, другие – совсем маленькими, еле заметными, скорее даже царапины, а не узоры.

Выпрыгивающее из груди сердце и отчаянно дрожавшие руки подсказывали Кате, что рисунок на шкатулке не простой и эти трещинки-царапинки сейчас самая важная вещь на всем белом свете, что именно они скрывают таинственный смысл этой странной вещицы и знают способ, как вернуть маму.

Катя пригляделась.

Рисунок на крышке вдруг поплыл перед глазами, раздвигая пространство, словно 3D-картинка. Некоторые детали стали делаться объемными, другие – совсем потерялись в темноте.

– Ой-ё-ёй, – вырвалось у нее, когда она поймала себя на мысли, что узнаёт выдавленные символы. Больше того: она их не просто видела где-то, она знала их, умела распознавать их, читать… Но сейчас словно забыла.

Вытаращив глаза так, чтоб не спугнуть наваждение, она еще внимательнее уставилась внутрь открывшейся в воздухе картинки. Но та стала снова меняться, открывая новое пространство внутри начертанного рукой неизвестного мастера рисунка. Чем внимательнее Катя приглядывалась, тем более подробной становилась карта. Небольшие точки-города, горные цепи, извилистые русла рек. Над каждым объектом – текст: изящные петли, закорючки, крохотные тире. Знаки, смутно знакомые, но напрочь забытые.

Она не понимала ни слова, но была точно уверена, что эти знаки и символы уже где-то встречала, что и язык, и письменность эта ей знакомы.

Но она ее забыла.

– Если это и есть карта, – прошептала она, – то дела мои плохи.

Под любопытное тиканье часов девочка отодвинула в сторону замочек и открыла шкатулку.

Внутри Катю ждало новое разочарование: по испещренному трещинами дну перекатывался тряпичный сверток и небольшой, диаметром в три или четыре сантиметра, моток красных шерстяных ниток для вязания с воткнутой в него почерневшей от времени старой бронзовой иглой. Катя пригляделась: игла была с надломленным ушком.

– Да уж, сокровища, – вырвалось у нее. Она потянула за край тряпицы.

Ей на ладонь выскользнул гладкий, идеально отполированный полупрозрачный камень сочного василькового цвета, круглый, со скошенными в четырех местах краями. Вероятно, он должен был к чему-то крепиться.

– Да уж! – повторила она. – Ладно, камень можно приладить куда-то для красоты. Нитками что-то заштопать. Но старая испорченная игла со сломанным ушком – это просто финиш. И это «богатство» от меня так тщательно берегли?! И где обещанная карта? С носом грифона…

Она с силой вдавила испорченную иглу в моток ниток, утопив ее в нем по самое сломленное ушко. Катя чувствовала себя обманутой. Мама сказала:

«В шкатулке найдешь карту», – а вместо нее хлам какой-то!

Она разложила перед собой все три предмета, ожидая, что всему этому найдется хоть какое-то разумное объяснение.

Она их перекладывала, соединяя по-разному, но объяснение никак не находилось.

Катя еще раз взяла в руки шкатулку. Темное дерево, никакой подкладки, никаких потайных отделений или карманов, где можно было бы спрятать хоть клочок бумаги. Ничего. Старое, потрескавшееся от времени дерево, царапины, трещины, плохо отшлифованные неровности. Даже странно, что мастер, сделавший уникальную крышку, допустил такую халтуру внутри.

Стоп!

Трещинки-царапинки…

Опять трещинки и царапинки… Только другие, совсем не похожие на те, что она уже видела на крышке: длинная череда неровностей примерно по центру, слева и справа от нее глубокие, с ответвлениями, извилистые трещины, впадающие в глубокие ямки с кривыми краями, большие и маленькие. И вдоль трещин и углублений, словно ожерелье на шее царевны, петляла цепочка выпуклых солнц.

Катя пригляделась.

Рисунок на крышке и дне шкатулки почти совпадал. Только солнца распределялись иначе. И… сердце у Кати громко бухнулось в пятки – она узнала эти знаки на дне шкатулки!

Цепочки – это реки. Вот Волга, вот Обь, Лена, Енисей… С притоками, как и положено.

Углубления – моря и озера.

А солнца – города. Взгляд Кати уперся в круглый пупырышек в том месте, где она сейчас находилась, – Красноярск.

Катя собралась еще раз внимательно пересмотреть найденные в шкатулке вещицы, как в дверь позвонили. Да так настойчиво! Прям звон-перезвон.

В отражении снова появилась острая кошачья мордочка. Настороженно прислушалась.

Еще раздумывая над загадкой непонятного содержимого шкатулки и пытаясь осознать свою догадку, девочка подошла к двери и открыла замок.

Не успела она взяться за ручку, как дверь с силой распахнулась, больно ударив девочку по лбу, да так, что та упала и пролетела метра три вглубь коридора. В этот же момент, не дав ей опомниться, в квартиру ворвались трое: один очень высокий, здоровый детина, второй – тощий и субтильный, и третий – худощавый брюнет с длинной челкой, который держался немного в стороне и явно нервничал – вертел в руках брелок с ключами от автомобиля, то убирал его в карман, то снова доставал и