и не понаслышке знаем, что такое нужда. Так что пусть лучше вы, наши дети, будете избалованными, нежели измученными.

— Ну мам! — Артём отпрянул с куском сырника на вилке, и чёлка тут же вернулась на место.

В ответ мама сложила руки в замок перед собой и изобразила обиду: иронично сжала губы и прищурилась.

Артём снисходительно улыбнулся в ответ.

— Кстати, отец сегодня на дежурстве? — спросил он и громко отхлебнул кофе.

— Да, ещё в пять уехал.

— Блин, завтра опять весь день будем ковыряться с машиной, — Артём зажмурился и в отчаянии схватился за лоб.

— Да уж, — выдохнула мама.

— Я считаю, — громко начал Артём, принявшись за последний сырник, — что он бредит. Машину нужно оттащить к механику. Мы вдвоем ничего не можем с ней сделать уже неделю. Не заведётся она!

Кошка начала тереться о его ноги и мяукнула, требуя внимания. Пришлось наклониться и почесать ей за ухом.

— Помогай отцу, я думаю, ему виднее… — тише обычного сказала мама. Артём отвлекся от кошки и поднял голову.

— Вот ты всегда так говоришь, хоть бы раз встала на мою сторону перед отцом. Ты же и слова не можешь ему сказать, а я мучаюсь. Сама же сказала, не хочешь, чтобы я был измученным.

В ответ мама промолчала, а затем вдруг сменила тему:

— Ну как, вкусно?

— Конечно, мам! Хватит постоянно спрашивать это. — Артём серьезно посмотрел на маму и подумал о том, что она никогда не задавала этого вопроса отцу. — А сама-то чего не ешь?

— Да, просто отвлеклась на тебя, сейчас поем, — растерянно бросила она и, обернувшись, посмотрела на остывающую на плите сковородку.

— Хочешь, сегодня я приготовлю ужин? — предложил Артём.

— Сынок, у нас картошка с курицей со вчера осталась.

После завтрака Артём надел белые кеды с изображением двух мячей в небольшом кружке, схватил подаренный ему на окончание школы портативный магнитофон с громоздкими телефонами, пару кассет и вышел на улицу. Когда он уже шагнул за порог, мама поймала его за руку и притянула к себе. Её как всегда холодные губы он ощутил даже сквозь плотные волны волос.

— Мам, отстань, я без пяти минут студент, а не детсадовец! — устало протянул Артём.

Мама лишь усмехнулась, провожая сына взглядом:

— Когда тебя ждать?

— К вечеру, — бросил Артём, не оборачиваясь.

На календаре было 20 июня 1985 года. Несколько дней подряд не спадала жара, и даже сам воздух как-будто высох. Но, несмотря на погоду, лето обещало быть отличным. Шаг Артёма Артёма был полон уверенности и задора, на душе было благостно, а в животе после пятёрки съеденных сырников ощущалась приятная сытость. Шагая по двору, он вдруг услышал в голове голос отца: «Вот ты слабак… Посмотри на себя, уже живот вон наметился, и хилый, как девчонка! Самому не противно?» Тут отец обычно отворачивается и орёт что-то вроде: «Оля, хватит уже его кормить!» А потом складывает руки на груди и меряет Артёма строгим взглядом с ног до головы, будто выискивая, к чему ещё придраться: «Может, уже в бассейн запишешься, или хотя бы перестанешь лежать в кровати до одиннадцати?»

Как же достал! Пусть лучше за спиной своей следит!

Артёма пробрало до дрожи, он сжал зубы и сам не заметил, как ладони сжались в кулаки. Усилием воли Артёмпереключился на другие мысли: отец на дежурстве, так что он не сможет испортить ему день. Артём достал из кармана кассету, на которой ручкой было небрежно нацарапано: «Elvis Presley», вставил её в поблескивающий на солнце голубой магнитофон и захлопнул прозрачную крышку. Потом поднял с шеи на голову бежевые телефоны. Они стали давить на уши, но ради песен Элвиса можно было и потерпеть. Кнопка щёлкнула под пальцем, и заиграла «Judy»:

They say you found somebody new

Whose love will always be true

I don't know what it is to be alone

That's why I dread to know you're gone

Артём ускорил шаг и принялся смотреть вокруг.

Лето всегда напоминало Артёму о детстве. В этом городе лето казалось теплее, но детства, к сожалению, было совсем мало. Его большую часть Артём провел в пригороде Минска, а когда переехал сюда, детство начинало потихоньку сменяться юношеством. Теперь же и юношество заканчивалось, отчего Артём чувствовал, что скоро, а именно в сентябре, когда наступит его совершеннолетие и он отправится в университет, всё должно измениться. И даже окружающие, почти все, кроме матери, смотрели на него как-то иначе, будто что-то ждали. Артём не знал, был ли к этому изменению готов, но осознавал, что обратной дороги нет. Артём не сильно скучал по Минску — новый город нравился ему намного больше. Да, он был непривычно маленький, но вместе с тем просторный и очень красивый. Здесь легче дышалось. В новой школе Артём быстро нашел себе друга — Димку Рыбникова, чей отец тоже работал на атомной станции. Парни быстро подружились, хотя были очень разными: Димка редко что-то читал и большую часть своего времени посвящал лёгкой атлетике, в то время как Артём наоборот проводил почти всё свободное время дома — читал, готовил, играл в игру про волка и яйца или что-то категоризировал в своих коллекциях. Он плохо понимал, зачем нарезать бессмысленные круги по стадиону. Да ещё и мучать себя при этом. Вот субботник — другое дело, хоть природе помочь. Он часто бывал у Рыбникова дома, из его окна было видно полосатую трубу четвёртого энергоблока. Дима мечтал пойти вслед за своим отцом, а Артём — переплюнуть своего и стать не каким-то инженером, а настоящим учёным физиком-ядерщиком. От воспоминаний и музыки Артёму полегчало, он перестал злиться и решил надеяться на лучшее. Ведь сколько всего уже было, а сколько ещё будет! Не счесть!

Дом Рыбникова — сверкающая на солнце белая пятиэтажка, уже виднелась впереди, утопая в пышных зеленых кронах. Артём перешел на другую сторону улицы и свернул во двор, залитый тенью невысоких клёнов. Вот он, подъезд номер два. Артём спустил телефоны на шею и вошёл в подъезд, по ногам тут же пробежал приятный холодок от бетона. Когда он оказался перед дверью Рыбникова, он нажал на отполированную пальцами кнопку звонка и выдохнул, приводя в порядок дыхание. Через несколько секунд перед Артёмом предстал Рыбников в красном спортивном костюме. Он улыбнулся, сверкнув серыми глазами, и сказал:

— Тёмыч, здорова! Ты сегодня что-т рано, эт какой комар тебя укусил?

Когда Дима улыбался, он всё время почему-то щурился, отчего все его искренние улыбки приобретали нотку иронии.

— Да никакой, просто не спалось, —