городов, она из города Солнца, где роскошь в каждой детали их домов и улиц. Таким, как мы, там не место, только эрны с кровью богов могли жить там, а для нас — Старый город, где нищета и смерть — привычное дело. Я не любила говорить о своих родителях, которых казнили на черной площади, как и о личной жизни каждого из этого города, потому что каждая история любого живущего здесь, была страшнее другой.

От одного упоминания черной площади кожа покрывалась мурашками. Даже серые камни, проложенные к этой площади, наводили жуть въевшимися бурыми пятнами крови и тошнотворным запахом, что заставлял выворачивать внутренности наизнанку. Стоявшие в ряд, высокие, выжженные солнцем крепкие столбы, что вспарывали песок своей тяжестью. Люди, подвешенные за запястья на толстых веревках, свисали, будто мясо на крючках для разделки. Всем плевать на их стоны и крики от боли. О них просто забывали, пока от смрада сгнившей плоти не начинало резать глаза. Кому-то везло больше, они умирали от ударов плетей или от голода в ржавой клетке, где находились женщины и мужчины в ободранных лохмотьях, моля о помощи, чтобы кто-то вспомнил о них и подкинул хотя бы корку хлеба и напоил водой. Эрны распоряжались нашими жизнями.

Их казнь была через сожжение, древним огнём. Быстро и без муки.

Вопли и животные крики доносились до наших домов каждый день, стихая только к ночи.

Не заметила, как быстро Лата переоделась в светлое платье, вышитое серебряными нитями.

— Я знаю этот взгляд, — скрестив руки на груди, прожигала во мне дыру. — Тебе пора в баню, пошли, пока все женщины Старого города не впихнулись туда, пока я буду купаться в своей чаше, — залилась смехом.

Ее смех напомнил карканье старухи, что встретила у огромных ворот из массивного дерева с ржавыми петлями. Эти ворота — первое, что видели наши путники, входя в город. Полуразрушенные стены и вечно открытые величественные врата, испещренные надписями на языке мертвых. Только шаманы, лекари и жрецы знали язык мертвых. Даже эрны позабыли его. Откидывая мрачные воспоминания о грязной старухе в черных лохмотьях, что подловила ее, словно из ниоткуда, обняла себя руками, унимая ужасную дрожь…

* * *

Дорогу к открытой дикой земле прокладывали волнистые горы песка. Арена, освещенная горящими факелами, сводилась в полукруг. Ноги утопали в мягком прохладном песке, браслеты ударялись в такт размеренным шагам. Воздушные разноцветные ткани развевались в танце гибких тел женщин и эрн. Этот день был един для всех. Ведь только этой ночью можно вблизи рассмотреть трэптов. Только в день единения они ищут подходящую пару на всю жизнь, сплетаясь в брачных танцах. Удары барабанов терялись в глубине диких земель, сливаясь с ревом трэптов. Их мощные тела переплетались с выбранной парой, в свете огня чешуя переливалась разными оттенками красок. Вспыхивали огни к черному небу. Девушки искусно двигались с мечами, сливались в танце с шелковыми лентами. Многие из эрн танцевали с огненными факелами, собирая около себя будущих мужей и просто зевак. Во время выступления танцовщицы горели, как живое пламя. Захватывало дух от зрелищ, от обилия еды, что ломилась на столах, и хмельных напитков, что проливались на скамейки. Взгляд задержался на видневшихся вдали руинах города Древних, освещаемые луной…

Чем ближе подходила к центру границ диких земель, тем сильнее учащался мой пульс, как оголенный нерв, от каждого теплого порыва ветра завывало в груди, от лоснящейся ткани, льнущей к коже, тело покрывалось мурашками. Остановилась в центре полукруга, глаза впивались в разрушенные стены, когда-то бывших дворцов, засыпанные песком храмы. Тянуло с неведомой силой в забытый город, затмевая разум. Между мной и городом мертвых сливались в безумном танце трэпты.

Смотрите, мэрн здесь, — темноволосая девушка завизжала, показывая на одну из лож для высокородных эрн и эрнов и самого правителя-мэрна.

Девушки танцевали под удары барабанов и мягких голосов девушек, привлекая будущих мужей. Ведь сегодня день, когда эрны могли найти себе жену и наложниц среди эрн, а из людей — рабынь и рабов. Меня не волновало это, я просто не могла оторвать глаз от завораживающих танцев и извивающихся тел зверей. Тело вибрировало от их всплеска мощной силы. Я привыкла танцевать в тишине, под стук своего сердца, под шелест ветра и поющие барханы. А сегодня могла дать волю своим чувствам и отдаться переполняющим меня эмоциям. Прикрыла глаза, отпуская себя. Наполняя тело доносящейся музыкой из-под умелых рук музыкантов, согревающее тепло факелов, впитывала кожей, чтобы взметнуться пылающим огнем к черному небу.

Легкое касание бедер мягкой ладонью, плавно поднимаясь вверх, задевая ключицу, переходя на шею. Рваный вздох. Глухой удар барабана. Вздох. Жаркое пламя лизнуло заднюю часть бедра, перешло на спину, опаляя своим жаром ягодицы, грудь. Стон. Удар…

Я горела изнутри. Жадное пламя пожирало меня, сжигало своим жаром. Танец, что рвался наружу, был моим персональным адом, где я умирала и снова возрождалась, чтобы погибнуть вновь. Странное чувство накрыло мое тело, будто чей-то взгляд приклеился к моей коже: жесткий, цепкий, но такой манящий…

Теплый ветер играл с волосами, нежно лаская кожу, словно прикосновение чьих-то рук. Закусила губу. Меня трясло от возбуждения и дикого огня внизу живота. Горячие ладони легли на шею, спускаясь к плечам, скользнули вниз, опускаясь к рукам, сплетая наши пальцы… Боюсь повернуться. Не решаюсь открыть глаза. Не хочу сейчас видеть яркие звёзды, хочу чувствовать жар его рук, на своем теле. Я сжимаю его пальцы, кусаю губы, горячее дыхание опаляет мочку уха. — Танцуй, девочка, — мужской бархатный голос шумно втягивает воздух около моих волос, с моих губ срывается рваный стон.

Распахиваю глаза. Грудь учащенно вздымается.

Оборачиваюсь. Никого нет рядом. Поморгала… Я была одна. Я почувствовала снова чей-то взгляд, но другой, не тот, что вел меня в танце, поднимаю глаза на ложе на возвышении и сталкиваюсь с изучающим взглядом медовых глаз. Он рассматривает меня так откровенно и беззастенчиво. Порывистый вздох. Взгляд мэрна не просто горел — он полыхал огнём, затмевая огни факелов, вызывая новый прилив жара внизу живота, расцветая огненным цветком. Мутнеет перед глазами, сливаясь в одно горящее темное пламя.

Мэрн вышел из тени. Только сейчас я поняла — что-то не так. Тишину разорвали удивленные возгласы, перерастая в крики, сотни взглядов. Люди словно с ума сошли: они хлопали так, что звенело в ушах, аплодисменты взлетали и бились о скалы, как рвущиеся на свободу трэпты. А я стояла и смотрела на скрытую полумраком мужскую фигуру. Его взгляд раздевал — безжалостно и бесстыдно, стягивая