Повод нашелся просто изумительный: именно сегодня отмечали вступление в должность адъютора Пауля фон Хаупен-Ванденхоуф, чародея шестого круга и самого молодого магистра Собрания Ложи, который к своим двадцати шести годам сделал головокружительную карьеру. То, что он сын ритора и консилиатора и племянник примо антистеса Ложи, было всего лишь ничего не значащим совпадением. Ведь в Ложе можно получить высокую должность только за безупречную службу Равновесию, а не из-за влиятельных родственников.

Однако те, кто ждал от чародейских банкетов чего-то сверхъестественного, обычно разочаровывались. Завсегдатаи балов и приемов, имеющие пропуск на любой столичный званый ужин, вообще не видели разницы. Ну да, больше голубых и лазурных тонов. Ну да, приемный зал несколько выше над уровнем городских крыш. Ну да, странное эхо и постоянный запах озона, тонущий в аромате дорогих духов. Но музыка та же, танцы те же, развлечения те же, выпивка та же, даже еда — та же, хоть и со странным привкусом и почти не утоляющая голод. Те же чванство и лицемерие, те же ужимки, тот же флирт и заигрывания. И разговоры ровно те же самые, что и везде: сплетни, слухи, политика, коммерция, обсуждение жизни людей, с которыми лично ты никогда не пересечешься, но не обсуждать которых просто не можешь.

И никакой магии — это считалось бестактным, бескультурным и попросту некрасивым жестом, нарушающим все нормы приличия. Разве что люстры с голубыми кристаллами, но не такая уж это магия. Светят чуть иначе, но функцию несут ровно ту же самую.

Даже лица те же: группа офицеров во главе с бароном Эркриге, полковником кавалерии, недавно вернувшимся из Тьердемонда и повествующим о героической не-победе имперского оружия под Вьюпором.

Граф де Товей, посол временного правительства Нордомейна, в обществе младших магистров Собрания Ложи. Как и неделю назад в Гольденштернском дворце, отчаянно упрашивает Империю продолжить войну и клянчит заступничества перед ривьерским мальчишкой, который уверенным маршем идет на Сирэ и грозит закончить непрекращающиеся революционные войны победой Конвента. А когда Конвент победит — обязательно припомнит местечковый национализм и борьбу за независимость кьяннского народа.

Мигель Кордона-и-Сантос, герцог Сольнеро, посол Альбарской короны в Империи, в обществе Адоры Сонриза, чародейки Ложи родом из Негалии, с которой дон нашел много общего. Как и положено дипломату, дон Мигель шпионит для своего короля. Как и положено чародейке Ложи, магистр Сонриза шпионит для Ложи. Как и положено шпионам, оба делают вид, что бескорыстно наслаждаются обществом друг друга, а интересует их исключительно погода в Деерро.

Тилло Реден, известный предприниматель, в компании дельцов помельче. Ложа усиленно заигрывала с коммерсантами и искала способы перевести столицу на кристаллическое освещение, которое продвигалось как дешевая альтернатива газовому и свечному под девизом «Заплати сейчас — не плати никогда!». Хотя если чародеи и предприниматели были бы хоть каплю честнее, девиз звучал бы «Заплати сейчас — и расплачивайся до конца жизни за установку и постоянный ремонт».

А вот кронпринца Вильгельма и кронпринцессы Анны-Генриетты не видно, хотя им приглашение выслали едва ли не первым. Зато присутствует младший брат Его Высочества — Леопольд, князь Братт-Аузент. Человек, конечно, достойнейший, но все-таки не кронпринц, а всего лишь князь. Не самый вежливый жест императорского двора. Ложа, может, и забудет, но не Фридевига фон Хаупен.

Сейчас по ней не скажешь. Потом — тоже. По ней вообще сложно что-либо сказать. Выдать ее могли только холодные аквамариновые глаза, да и то редко. Поэтому госпожа консилиатор, как всегда изящная и элегантная, в узком черном, закрытом по самое горло платье с длинными рукавами и юбкой в пол, находилась в центре внимания и с надменной полуулыбкой ледяной владычицы принимала заслуженные поздравления. В конце концов, это она родила магистра-адъютора. Чего бы он добился без этого, казалось бы, несущественного обстоятельства?

У Фридевиги было восемь детей, трое из них являлись прирожденными чародеями, что считалось практически невероятным и порождало множество слухов в Ложе. Арт редко передавался по наследству даже одному потомку, а тут сразу троим, в чем Фридевига перещеголяла даже собственную матушку, шестьдесят с лишним лет назад родившую на свет двойню лютумов от предыдущего ритора Собрания Георга фон Хаупена.

Сам виновник торжества откровенно скучал. Музыка, танцы, тосты, поздравления, дежурные восхищения заслугами перед Равновесием и пожелания дальнейшей успешной карьеры вплоть до мантии ритора — обычный набор обычного приема в Третьей Башне, коих он за свою жизнь посетил уже немало. Благо, вступительная часть закончилась быстро, и недруги, соперники, недоброжелатели и завистники разбрелись по залу выражать свое уважение и преданность старшим магистрам из клик и партий, выступающих противниками семьи Хаупен. Кто-то сбивался в кучи, чтобы зубоскалить и плодить свежие слухи и сплетни за бокалом вина и шампанского, кто-то — запивать горечь поражения на прошедших выборах. Кто-то флиртовал и заигрывал с чародейками в надежде, что интрижка и мимолетная связь окажутся полезной в дальнейшем. Большинство же вилось вокруг госпожи консилиатора, Ледяной владычицы всея Ложи, как ее называли за глаза.

Формально, конечно, среди чародеев не было главных даже в Собрании, все решалось общим советом двадцати восьми магистров, некогда по семь от каждого Искусства, пока последние геоманты не исчезли при кризисе Ложи. Но все прекрасно понимали, кто в действительности управляет Равновесием.

Пауль, облаченный в церемониальную мантию, старался держаться подальше от матери и поближе к молодым чародеям. Как-никак теперь он — адъютор Собрания, значит, его слово технически имеет в Ложе вес, а протекторат — способствует продвижению по карьерной лестнице. Даже среди истинных чародеев слишком много тех, кто находится незаслуженно низко и хочет оказаться повыше.

А с чародейками Пауль старался соблюдать дистанцию, хотя это было проблематично: новый магистр Собрания был сегодня нарасхват, четвертый по счету танец уже слегка утомил. Больше — только неплатонические притискивания грудями, едва удерживающимися в глубоких декольте, расширенные от афродизий зрачки за пышными ресницами, горячее дыхание в ухо, касания щеки влажными губами, навязчивый запах гламарии. Пауль был сыном своей матери и вырос с глубочайшим пониманием, что получение должности через постель в Ложе — отнюдь не фигуральное и не анекдотичное выражение. Поэтому умение незаметно и вовремя менять бокалы, проявляя феноменальную ловкость рук, было важнейшим среди умений чародеев вне зависимости от пола и постельных предпочтений.

Еще молодой адъютор славился независимым нравом и амбициозностью, а значит, обязательно захочет когда-нибудь выйти из-под теплого крылышка матери, в тени которой провел всю жизнь.

Все шло к тому, что к одиннадцати вечера магистры и гости Ложи выразят почтение всем, кому следует, обсудят все и всех, кого и что следует, выпытают все, что требуется, или подсунут липовую информацию кому следует. К половине двенадцатого стол опустеет, сметут даже иллюзии. Ровно в полночь все выйдут на просторный балкон Третьей Башни, чтобы подышать свежим воздухом, продохнуть от гламарий и выветрить подсыпанные в шампанское афродизии, полюбоваться шикарным салютом и световым представлением, которое устроят мастера-иллюзионисты. К часу слегка протрезвевшие гости вернутся и обнаружат, что слуги накрыли стол заново и обновили фужеры — афродизиями в том числе. К двум от танцев и разговоров ни о чем все устанут и разобьются на мелкие стайки по интересам, а кто-нибудь обязательно потребует оркестру заглохнуть, что обязательно вызовет с другого конца зала возражение и требование играть что-нибудь веселое. К трем все окончательно напьются, а кто-нибудь свернет стол и обольет кого-то соусом. К четырем — зал почти опустеет. Останутся лишь самые крепкие или, наоборот, самые слабые, кому не помешали ни оркестр, ни монотонный гомон голосов. На балконе какой-нибудь аэромант начнет балансировать на перилах, чтобы произвести своим бесстрашием впечатление на жеманную дворянку или магнатскую дочку, и неизбежно свалится вниз с высоты сто пятьдесят футов. Дворянка или дочка неизбежно упадет в обморок, чтобы, открыв глаза, увидеть своего кавалера живым и здоровым. После этого начнется или истерика, или бурная сцена, которая неизменно окончится на смотровой площадке Центральной Башни на высоте семисот футов. А потом парочка постарается найти укромное местечко. Хоть с какого-то раза и не получив в лоб каблуком чьей-то туфли.

Все обещало закончиться именно так: обыденно, скучно, непримечательно.

Но не закончилось.

Глава 2

Оркестр передохнул и приготовился играть пятый танец, а пары танцующих